– Ладно.
Мама с интересом смотрела им вслед. Они шагали по тропинке. В воздухе метались мушки, пиликали сверчки в кустах.
– Тебе сколько? – спросил Рома.
– А сколько дашь?
– Восемнадцать?
Ответ ей польстил. Саша жутко бесилась, когда папа говорил, что она выглядит младше своих лет.
– Семнадцать. А тебе?
– Девятнадцать.
– Студент?
– Первый курс закончил.
– А я только поступила. В педагогический.
– Ого, – обрадовался Рома, – и я в педе учусь. Дай угадаю. Иностранные языки?
– Русслит.
– Твой корпус рядышком с моим. Можно вместе ездить на пары.
«Ого, какой быстрый», – не поощряя, но и без осуждения отметила Александра Вадимовна.
Кажется, эта чопорная юная леди проявляла несвойственное ей любопытство.
– А ты…
– Исторический факультет.
– Прикольно.
– Батя хотел, чтобы я инженером был, как он, но я дедушкину специальность выбрал. Он у меня известный краевед, по радио раньше выступал, три книги издал.
– Любишь дедушку своего?
– Безумно.
Саша жалела, что оба ее деда умерли до ее рождения, и бабули – все три, включая бабушку Зою, уже лежали в земле.
– Я вас познакомлю, он отличный.
Солнечный диск опускался за холм, горели алым окна новостроек. Кипела вечерняя жизнь: усатый дядька ковырялся в двигателе «жигуля». На пригорке у гаражей компания жарила шашлыки, дразнил запах свинины. Вереща, скакали маленькие пираты, батут подбрасывал их в фиолетовое небо.
– Миленький райончик, – сказала Саша.
– Ага, ничего так.
– Давно тут живешь?
– Как все. Его в две тысячи шестом построили. Для работников южного комбината. Папе квартиру выдали, а он деда поближе перевез.
– Долго до университета добираться?
– Рукой подать! – Рома выпростал свою лапу. – Я на электричке езжу. Час выходит. На маршрутке немного дольше. Книжку с собой беру, чтоб не скучно было. Но приятный собеседник лучше.
В кулинарии жужжали кондиционеры, прилавки ломились от яств.
Проголодавшаяся Саша сглотнула слюну.
– Попробуйте запеканку, не пожалеете.
Она нагребла полный пакет еды. Фигура фигурой, но отметить новоселье – дело святое. В соседнем магазине купила квас, средство от комаров, эвкалиптовую жвачку и пачку тонких сигарет.
Рома шел по пятам.
Саша двинулась за гараж и гривастую иву.
– Куришь?
– Не. Я ж спортсмен.
– Говорил, историк. – Она прищурилась; дым попал в глаза.
– Одно другому не мешает.
– Пловец или баскетболист?
– Шахматы с третьего класса.
Она усмехнулась.
– Шестое место на районном чемпионате.
Самоирония засчитывалась как плюсик. К очаровательной улыбке и ненавязчивой манере общения.
Они поболтали об учебе, Сашу насмешили рассказы Ромы о преподавателях. Он здорово пародировал заикающегося декана.
– Я провожу, – сказал парень, когда она попыталась забрать свои пакеты. – Мне несложно.
И они пошли назад к дому, возвышающемуся в степи. Говорил в основном Рома. Описывал посвящение в студенты, археологическую практику.
Тень трехэтажного здания клином ложилась на луг. Окна казались запавшими глазами, а ризалит – орлиным носом. Подъездный портал будто бы всасывал в свою пасть тропу.
Темные пятна ползли по гипсовым фруктам, по шрамам и щербинкам.
– Тут двое детей, пацан и девчонка, муху хоронили в гробике из морковки.
Рома хохотнул:
– Своя атмосфера, да? Это тети Насти дети, из шестой квартиры. Вообще у вас соседи нормальные, спокойные.
Он передал Саше пакеты.
– Рад знакомству.
– Взаимно.
Саша пошла к фиолетовой двери.
«Он пялится на мою задницу», – подумала и удержалась, чтобы не поправить шорты.
– А как твоя фамилия? – спросил Рома.
– Алексина.
– Пока, Алексина.
Поднимаясь мимо чугунных лоз, печных заслонок, лепных карнизов, Саша Алексина улыбалась.
5
Сумерки
У их звонка была отвратительная лающая трель. Квартира неуловимо изменилась, словно стала еще больше. Вечерние тени не скрадывали пространство, а напротив, странно отдаляли стены. В коридоре клубилась темнота, а кухонный свет почти не выплескивался за порожек.
Саша, прислонясь лопатками к холодильнику, прихлебывала квас. Мама доставала расспросами: что за мальчик, где живет, что у него за семья. Снова строили планы, поглощая вкуснейшую запеканку, отбивные и салаты.
В какой-то момент, посмотрев в коридор, Саша обнаружила, что дверь чулана открыта.
Дверное полотно в летней кухне дяди Альберта вечно закрывалось само собой, если его не подпереть.
– Добавки?
– Боже упаси. Я сейчас лопну.
– Ты слишком худенькая.
– Жирная, как свинья.
Дядя Альберт называл ее ласково «худышечка». А маму «Танчик».
«Какой же он был классный», – затосковала Саша.
С состраданием взглянула на маму. Каково это – лишиться любимого мужчины, знать, что он никогда не погладит тебя, не обнимет во сне, не приголубит?
Что он истлел в деревянном обшитом атласом коробе.
Не проходной мальчишка, не Лешка, а именно тот самый, твой-твой-твой мужчина…
Саша помогла маме вымыть посуду и пошла через тенистый коридор, через гостиную, на балкон.
Он походил на корабельную корму, с изогнувшимися под острым углом перилами.
Стульев определенно не хватало. Сидеть, свесив ступни между прутьями, курить – когда мама будет на дежурствах, – выпуская колечки.
Корма целилась в болотце, истончившееся и высохшее русло Змийки. Высоченные стебли качались над лужами, звенели в сгущающихся сумерках насекомые.
«Интересно, – подумала Саша, – если кинуть туда, в гущу камыша, связанную ведьму, комары за ночь высосут всю ее кровь? Пять литров отборной ведьмовской крови»…
Прошлым летом они ходили в поход, и Сашины ноги подверглись массированной атаке комарья. Икры опухли и жутко свербели, вынуждая хныкать. А Леша, вместо того чтобы утешить, заявил при всех, что задолбался терпеть ее капризы. Он и до того говорил ей разные гадости, мол, не хочет ограничиваться одной девушкой, дескать, парень должен иметь много любовниц, а не одну…
