– Инночка, по сто нам плесни, – крикнули из-за соседнего столика. Официантка ушла, а Саша пригубила горячий кофе.
– Махонин знал о гноище. Оно было вынесено за черту деревень. Вот почему дом стоит на окраине.
– Ты не можешь знать об этом. Ты оперируешь снами.
– Тогда я свихнулась. Пускай. Но выслушай меня сначала. Махонин верил, что заложные исполняют просьбы. Допустим, увлекался некромантией. Он заказал для заложных дом. Как памятник или храм.
Уходя от Георгия Анатольевича, она спросила о пустотах по бокам тамбуров.
– Ты тоже заметила? Да, проектировка удивляет. Знакомый архитектор говорил, что Элле таким образом пытался согреть дом. Зимой в подъезде действительно тепло. Или Махонин готовил убежища на случай бедствий или войны.
– Разве были двери в эти помещения?
– Нет. Глухой кирпич везде. Но это не значит, что в них нельзя было попасть снизу или сверху по какой-нибудь тайной лестнице. Всегда есть варианты.
– Понятно, почему он разорился, – сказал Рома, отпивая пиво. – Вкладывать деньги в сумасшедшие проекты.
– Он искал медиумов, – сказала Саша. – И это факт. Собрал шесть человек. Цвиру Минц, Адама Садивского и остальных. Они жили в доме, бог весть чем занимались. Устанавливали контакты с загробным миром. А в деревне тем временем пропадали дети.
– Жертвоприношения? – Лицо Ромы выражало скепсис.
Саша напомнила:
– Вещук! Нам снился один и тот же человек! Это причина как минимум не перебивать меня.
– Прости.
– Медиумы пропали. Доигрались в свои игры. Махонин утонул или утопился. Но дом-то никуда не девался. И в нем поселился Виктор Гродт.
– И Виктор Гродт попросил у заложных талант и славу, – сказал Рома.
Саша восприняла его реплику всерьез.
– Хм, я об этом не думала.
– Да откуда Гродту знать о медиумах и мертвецах? Пятнадцать лет прошло, как Махонин умер.
У Саши был ответ. Безумный, как и все в их диалоге.
– Дом внушает нам образы через сны. Как внушил тете Гале. В кошмаре Гродт сказал мне, что дом – это ловушка. И что рано или поздно Кучер придет за мной.
– Кто такой Кучер? Махонин?
– Я думаю, он – мертвец из гноища. Разбуженный ритуалом Цвиры Минц. Гродт нарисовал его в виде ассирийского божества Баал-Зебуба. Он повелевал мухами, ему приносили в жертву детей. Муха на стене – это сам Гродт, угодивший в мухоловку.
Фантазия оказала медвежью услугу: воссоздала по рассказам пожилого соседа ад. Несчастных людей, превращенных в скот. Запряженные, они тащат сквозь испарения и миазмы бочки, а погонщик щелкает хлыстом, и клубится жирный дым над кострами.
– Скажи мне, что в этом нет никакого смысла?
– Говори до конца.
– Гродт покончил с собой. А много лет спустя в его квартире тете Гале стало мерещиться всякое. Она фотографировала кого-то в подъезде и на балконе. Она боялась своих снов. Не контролируя себя, вышила на платке слово «Зало». «Заложные» – это обращение писали на бумажках спириты, совершая ритуал. Ей снились те же сны, что и нам.
– Мне дом не снился, – сказал Рома, – как и Кучер. Мне снился яхт-клуб и парни с битами из моего детства. И вон Инна снилась.
Официантка маневрировала между столиками, на радость мужской половине аудитории.
У ламп роилась мошкара. Духота сдавливала виски.
Саша посмотрела в чашку. Кофейная гуща походила на всадника, оседлавшего лошадь. Рогатая башка на длинной шее и просветы в груди – ячейки для младенцев…
Саша помассировала веки.
Когда долго зацикливаешься на чем-то, начинаешь видеть это везде. Как после второго секса с Лешей, когда она панически испугалась, что залетела, и потом везде встречала беременных женщин.
– Ты не живешь на Первомайской-один.
– Извини, я даже рад этому.
Саша скорчила гримасу.
– Неужели тебе мало? Или ты не улавливаешь ничего необычного в этих историях? Фотографии тети Гали и бассейн. Муха на стене и исчезнувшие жильцы. Мало?
Он взял ее руку в свою.
– Попробуй выбросить сны из своей теории. Смоделируй версию без снов. Просто шутки ради. Махонин построил на болоте чудное здание – да все здания Элле чудные. Чего стоит наш краеведческий музей. Да, построил на отшибе, но с другой стороны – недалеко от яхт-клуба, сел, дач, своего завода. И город разрастался на запад, и Змийка была шире. Бассейн под фундаментом? Обычный сток, чтобы подземные воды не подтопили подвал. Махонин не дружил с головой и, кстати, вполне мог верить в черную магию. Он заселил в квартиры жуликов, которых до чертиков боялись слуги и сельчане. И вешали на них всех собак. Авантюристы съехали, никого не предупредив, – мистификация? Или бежали от долгов? Виктор Гродт – морфинист и алкоголик, дитя Серебряного века. Тетя Галя…
– Выжившая из ума старуха, – Саша убрала ладонь со стола, – а я – семнадцатилетняя дура, начитавшаяся Эдгара По. Ты это хотел сказать?
– Извини меня, но доходному дому сто двадцать три года. В нем проживало множество людей. Откинь художника, тетю Галю, себя. Другие не подозревали ни о какой мистике.
– Ты не знаешь, – перечила она.
– Да ладно! Дядьке с третьего этажа снится Цвира Минц? А мой дед видит призрак Гродта, но утаивает от меня?
– Они – нет. Но кто-то точно испытывал эти чувства. Люди разные. Есть более восприимчивые, сильнее подверженные влиянию. Как я и ты. Кто-то обладает зачаточными способностями устанавливать контакт с потусторонним.
Рома опустошил бокал, поморщился.
– Ты не помогаешь мне, – произнесла Саша печально.
– Сказать честно? Я защищаюсь. От этого ужаса. От того, чтобы поверить в монстров. Художник в них верил, и что? Тетя Галя верила. Махонин. Прекрасные примеры, а? Собираешься финишировать, как они? – в его голосе зазвенела сталь. – Допустим, я чувствую. Да, у дома есть аура, и она плохая. Он вызывает тревогу. Черт с ним – он иногда пугает. Допустим, под ним лежат кости, что дальше? Что тебе говорил Гродт во сне? Не играй в игры Кучера. Но ты играешь.
– Нет!
– Да, Саша. Вместо того чтобы плюнуть на бредни, жить своей жизнью, а не чужим прошлым, ты зачем-то изучаешь его, консультируешься с дедом. Что ты можешь? Переехать?
Она пододвинула к нему руку, разрешила баюкать ее в сухих мужских ладонях.
– Что ты предлагаешь?
– А ты? Вызовешь экзорциста? Или священника? Мы не в кино, священники нас поднимут на смех. Но ты сама сказала, люди живут в доме, не общаясь с духами, не вникая в истории давно минувших лет. И я ужасно жалею, что поволок тебя в подвал.
– Ты ни при чем.
