Здесь, в этом месте, где великие народы получили великую мощь, он не мог испытывать страха. Здесь, на дальних подступах к дворцу Могу’шан, в котором, вероятно, спали его враги, гордые отцы-могу указывали своим сыновьям на запад жестом руки, охватывающим всю долину. Это была их земля, как и та, что граничила с ней, и они могли делать здесь все, что хотели, меняя этот край, как им заблагорассудится, – здесь ничто не могло причинить им вред, поскольку все боялись их.
Это, пожалуй, и спасало Вол’джина: он знал, что это такое, когда тебя боятся. Ему нравилось наводить ужас на врагов, но этот ужас происходил от его предыдущих деяний. Он заслужил его: удар меча за ударом, заклинание за заклинанием, победа за победой. Страх не был чем-то, что перешло к нему по наследству. Он не принадлежал ему по праву рождения. Вол’джин осознавал это, и осознание отличало его от молодых принцев могу, наследовавших эту землю. Он понимал этот принцип, поэтому мог им воспользоваться. Чувствовал, как страх накатывает на него и обволакивает, а они возвышались над этим страхом и видели только то, что хотели видеть, и слышали лишь то, что хотели слышать. При этом никогда не испытывая потребность подняться еще выше и взглянуть на реальный мир.
На полпути через долину отряд остановился на ночлег. Тиратан взглянул на Вол’джина.
– Ты же чувствуешь?
Тролль кивнул.
– Чувствует что? – спросил Чэнь, отвлекшись от своей чашки.
Тиратан улыбнулся.
– Вот и ответ на мой вопрос.
Пандарен потряс головой.
– Какой вопрос? Что вы такое чувствуете?
Тиратан нахмурился.
– Чувствую, что здесь мое место, потому что эта земля утонула в крови, а я и сам погряз в убийствах. Ты тоже это чувствуешь, а, Вол’джин?
– Примерно.
Чэнь улыбнулся, подливая себе еще чаю.
– Ах, это…
Человек помрачнел еще больше:
– Ты что же, тоже это ощущаешь?
– Нет. Но знаю, что ощущаете вы, – хмелевар взглянул на человека и тролля, затем пожал плечами. – Я уже видел это в ваших глазах. Больше у тебя, Вол’джин, чем у Тиратана, но я не сражался рядом с ним столько, сколько сражался вместе с тобой. В каждом бою, когда ты дерешься яростнее всего, у тебя возникает это выражение лица. Безжалостное. Неумолимое. Каждый раз, когда я видел его, я знал, что ты победишь. Это выражение лица говорит, что ты сегодня лучший на поле боя. Любой, кто бросит тебе вызов, умрет.
Тролль склонил голову набок.
– А сейчас оно у меня есть?
– Ну может, совсем немного, вокруг глаз. У вас обоих. Когда вам кажется, что никто на вас не смотрит. Оно говорит, что это ваша земля, принадлежащая вам по праву, и вы ее не отдадите, – Чэнь поежился. – Учитывая нашу задачу, это хорошо.
Человек протянул пандарену свою чашку и кивнул, когда тот наполнил ее.
– Тогда что же чувствуешь здесь ты?
Чэнь отложил бурдюк и почесал подбородок.
– Я ощущаю покой, который обещает это место. Думаю, вы двое улавливаете часть наследия могу. Но для меня умиротворение, надежда – то, что я хотел бы видеть в своем доме. Это чувство говорит мне, что я могу оставить свои скитания, хотя оно того и не требует. Это приглашение, которое никогда не теряет силу.
Он посмотрел на них двоих, и впервые за все время, что Вол’джин знал пандарена, большие золотистые глаза Чэня переполняла печаль.
– Хотелось бы мне, чтобы вы тоже могли это почувствовать.
Вол’джин ответил другу улыбкой.
– Мне достаточно уже и того, что ты это ощущаешь, Чэнь. У меня есть дом, который ты помог мне отвоевать. Ты дал мне дом. И за это невозможно тебя не благодарить.
Без особых усилий Вол’джин сумел заставить Чэня и других монахов поделиться своими ощущениями от этого места. Они с радостью откликнулись, и тролля обрадовали их ощущения. Однако после заката холодная темная волна нагрянула с востока. Монахи умолкли, и Тиратан, стоящий в дозоре на вершине холма, под которым они расположились, указал рукой:
– Они там.
Вол’джин и остальные поднялись к нему. Там, на востоке, зажглись огни дворца Могу’шан. Серебристые и синие молнии играли на его стенах, обвивая углы здания, словно плющ, вспыхивающий по углам. Это проявление магии впечатлило Вол’джина, но не само ощущение мощи потрясло его, а то, каким обыденным и небрежным образом ее применяли.
Чэнь вздрогнул:
– Не очень-то нам здесь рады.
– Здесь давно уже никому не рады, – Вол’джин покачал головой. – Сюда уже никого не приглашают, никого.
Тиратан обернулся к нему.
– Расстояние больше полета стрелы, но к рассвету можем добраться. Задолго до того, как эти гуляки проснутся.
– Нет. Они хотят заманить нас в ловушку. Хотят, чтобы именно туда мы и ударили.
Человек приподнял бровь:
– Они знают, что мы идем?
– Они должны учитывать такую возможность. Как и мы должны учитывать то, что они знают, что мы используем книжицу, которую ты забрал. Там, – Вол’джин указал на горную гряду на юге, – скорее всего, разведчики Альянса и Орды. Они нас увидят и выступят. Только обсудят свои планы перед выходом.
– Если только кто-нибудь не захочет действовать самостоятельно, – усмехнулся Тиратан. – Несколько месяцев назад это был бы я. Интересно, кто теперь будет играть в героя?
– Для нашей задачи это не имеет значения – по крайней мере, пока они не двинулись к нам.
– Согласен, – человек пригладил бороду. – Так что, идем вперед и обходим с востока?
– Пока ничто не нарушит этот план – да.
Еще одну ночь Вол’джин провел без снов, но отдыха она не принесла. Он хотел связаться с лоа, но, как и все боги, те бывали капризны. Если они чувствовали скуку, или если их что-то раздражало, они даже могли шепнуть на ухо врагам, предупреждая их о его присутствии. Как Вол’джин и сказал Тиратану, нужно было учитывать, что враги могли знать об их приближении. И тот факт, что зандалары не знали их точного местонахождения, был большим преимуществом. А в их положении любым преимуществом следовало дорожить.
Следующим утром Вол’джин даже не понял, взошло ли солнце, настолько сгустились тучи. Единственный свет, помимо бледного желтушного сияния, исходил от редких молний, прорывающихся сквозь их толщу. Молнии не касались поверхности земли, точно боясь осуждения со стороны обитателей дворца Могу’шан.
Семеро вынуждены были замедлить шаг. Из-за слишком тусклого света стало проще оступиться. Шуршание гравия под ногами звучало, словно раскаты грома – сделав несколько шагов, все замирали, как вкопанные, навострив уши. Разведчикам пришлось держаться ближе к отряду, просто потому что в темноте было труднее разглядеть хоть что-то. В том числе и из-за этого пришлось чаще останавливаться.
