Одной рукой Зан схватил Катрину за горло, поднял и прижал к стене, а другой взял за запястье и продел руку в ржавые оковы, свезя белую кожу дочери. Катрина попыталась вырваться, но Зан крепко сжал другую руку, безжалостно растянул её и одел в оковы. Теперь Катрина была узником, как с самого начала планировал лорд-маршал.
Вывернутые сверх меры ключицы наемницы сжимали её горло и болели в плечах. Она уронила голову на грудь. Лорд-маршал отошел подальше, удовлетворенно рассматривая прикованную к стене дочь.
— Не трогай его, прошу, — взмолилась Катрина. — Я люблю его. Он для меня все. Накажи меня вместо него. Накажи меня, отец! Прошу.
— Нет! Катрина, ты не должна! — вскричал Виктор.
— Повтори, — велел Зан, подойдя к дочери.
— Накажи меня.
— Не это.
Катрина с полминуты помолчала, потом подняла блестящие от слез глаза на отца.
— Я люблю его, — твердо сказала бессмертная.
— Любишь? — с насмешкой прошипел Зан. — В древнегреческом языке для любви существовало семь понятий. Филия, платоническая любовь к своим родным и близким. Агапе, жертвенная любовь, способная всё прощать. Строге, любовь, рожденная из дружбы. Прагма, корыстная расчетливая любовь. Людус, игра в любовь, ищущая лишь удовльствия. Эрос, влечение плоти, — голос лорда-маршала Вэллката становился всё жестче и холоднее с каждым словом и, наконец, прозвучал, как стальной лязг: — И Мания — безумие от богов, разрушающее жизни. Твоя любовь это болезнь, Катрина. И её можно лишь вырезать из тебя.
Следом произошло ужасное. Зан схватил со стола круглый молот с облупившейся ржавчиной и саданул по руке Катрины. Молот вместе с кистью наемницы тут же ушел куда-то в стену. В свете ночных лучей в воздух обильно прыснула кровь. Катрина взвыла так, как никогда прежде не кричала. Вены на её тонкой шее набухли, а Катрина всё продолжала кричать. Зан потянул молот на себя, и за ним подалось то, что некогда было прелестной женской ручкой: указательный палец был цел, средний и безымянный — потеряли ногти и сложились в неестественных направлениях ужасным образом. Верхняя фаланга среднего пальца выгнулась вверх, обнажив кость нижней фаланги. Оба пальца почему-то казались короче, чем были. Мизинец стал плоским, раздавленным и через него пролегала линия лопнувшей кожи, уходящая глубоко под кандалы. Большой палец и сама кисть были неразличимы в кровавом месиве костей и плоти.
Увидев это Элиэн убежал из подземелья, а Виктор не мог поверить ни своим глазам, ни в произошедшее, ровно как и Джаред. У Инги смешались на лице глубочайшее удивление и восхищение безжалостным могуществом лорда-маршала Вэллката.
Боль затмила сознание и забрала окружающий мир. Дыхание Катрины стало сиплым, дробленым, граничащим со скулением. Она долго смотрела в одну точку, потом повернула голову к размозженной руке.
— Господи… — прохрипела вампир, не могущая узнать своей собственной руки.
— «Господи»? Ты, наконец, вспомнила о Нем? — почти смеялся Зан. — Скажи, дочь… тебе больно? Да, должно быть очень больно. Это всё любовь, ангел. Вот, что с нами делает любовь. И если эта боль выжжет всю ересь у тебя из головы, то я сделаю тебе ещё больнее! Я упиваюсь твоими ошибками и собственными наказаниями, настолько я взбешен! Вот, что ты наделала. Ты этого добивалась? Ты об этом молила, когда просила оставить Марку жизнь?!
Катрина тяжело и часто дышала, пытаясь найти слова, пытаясь услышать хоть что-то в своей голове.
— Я же… я же твоя дочь, отец, — прошептала срывающимся голосом Катрина. Она подняла глаза к раздробленной руке, с пальцев которой текла её кровь. Она не чувствовала руки, она не чувствовала пальцев, целиком она была одной лишь болью, которая не пройдет никогда. — Я же твоя дочь…
Все, что было связанно с её отцом в её памяти, его смех, воспоминания об уроках, которые он проводил с ней в далеком прошлом, теперь были сном. Все, что было — умерло. И настоящее обратилось в смерть и боль. Боль физическую и душевную. Она посмотрела в глаза, которые когда-то любила, чувствуя, как Зан убивает её любовь к нему.
— Что же ты делаешь, — проговорила Катрина. — Что же ты делаешь с нами!
Никто ничего не мог сделать. Стоявшие за пределами камеры были потрясены и находились далеко в другом мире. А Катрина же заточена в подземном царстве одиночества. Она осознала, что ошибалась. Победы ей не одержать. Она уже повержена.
Зан не выпускал молот из руки, но и не собирался бить им снова. Он придвинул свое лицо к лицу Катрины, заглянул в её изнывающие от мучений глаза и нежно прошептал на ухо:
— Как и я, ты знаешь, что боль — великое чувство! Она способна убить. Она способна и вернуть к жизни. Это чувство сильно во всех своих оттенках и изысках. Я буду карать тебя Катрина, пока ты не покоришься мне. Да, я буду смотреть на муки своей дочери века! Чтобы через тысячелетия увидеть в твоих глазах долгожданное понимание. Чтобы тьма будущего преодолела пропасть настоящего. И если путь к этому смерть, боль, страдания и грех, то оно того стоит! — он замолчал и вновь заглянул в желтые изнемогающие глаза девушки. — Я чудовищно зол, и гнев горит во мне! Я не знаю, что с тобой сделать, чтобы хоть немного тебе стало ясно, насколько непростительны твои грехи!
— В чем я грешна перед тобой, — потухшим голосом едва слышно спросила Катрина, глядя на Зана остановившимся взглядом. По её щеке прокатилась горькая слеза.
Зан гордо выпрямился.
— В любви.
— Это неслыханно! — проговорил Виктор и повернулся к Инге. — В западном крыле есть другой вход в темницы. Там на стене висит связка ключей-дубликатов.
Испуганная Инга замялась.
— Там нет второй связки ключей, — вдруг торжествующе проговорил Зан и достал их из кармана. — Все ключи у меня. Убирайтесь все вон! Уноси отсюда ноги, Джаред! ПРОЧЬ! Иначе вас постигнет её участь!
Джаред в страхе перед тем, что её ждет, посмотрел на Катрину и на то, что осталось от её руки. Катрина взирала на Виктора. Она едва заметно кивнула, разрешая оставить её наедине со своим мучителем. Без посторонних ей было бы проще уговорить Зана оставить Марку жизнь.
Попятившись, Инга потащила Джареда к лестнице, а тот не мог уйти, оставив Катрину в такой тяжелой минуте одну, но не мог и смотреть на происходящее. Поэтому невольно поддался цепким рукам красноволосой вампирши. Как перепуганные гиены, вампиры скрылись в темноте. Один Виктор какое-то время смотрел на Зана жестким взглядом, злясь оттого, что ничего не может сделать даже в собственном доме.
— Это тебе не сойдет с рук, — уходя, сказал Ворман Зану.
Когда послышался хлопок двери, закрывшейся за сбежавшими лордоками, Зан некоторое время неподвижно стоял и смотрел в сторону. Потом повернул голову к Катрине. В ночном свете, льющемся через окно под потолком, на мундире лорда-маршала черными разводами поблескивала кровь дочери.
Давила тишина, если не считать стонов Катрины, звуков падающих в грязь капель её крови и шума ветра наверху за окном.
