— Ключ впустил её в сокрытый мир иррациональных в своей рациональности законов. Туда, где низ вверху, а верх внизу. Она сказала, что столкнулась с силой, превосходящей нашу. Эти её слова мне особенно запомнились. Эти слова и… — Зан задумался, глядя в одну точку.
— И что ещё? — интерес Люцербера не угасал.
Зан посмотрел на верховного судью.
— И её страх. Она сказала, это было чистилище. Как часто ты видел страх в глазах наемников, Понарин? Видел ли ты, чтобы Нобилиор боялся?
Оба некоторое время молчали, глядя друг на друга в раздумьях, какие довлеют над полководцами.
— Если где и находится чистилище, то здесь. На Земле, — проговорил Понарин Люцербер. — В чистилище отправляются души грешников для искупления грехов в надежде на очищение, спасение и вечную жизнь в Царстве Вечном. Не слишком ли это похоже на жизнь смертных здесь? Ведь они верят, что именно в этом мире определяется судьба их душ.
— Мне плевать, в каком мире мы живем, Понарин, — отмахнулся Зан и продолжил. — Меня заботит лишь мир, какой должен принадлежать нам по праву. И препятствия, какие мы можем встретить на пути претворения пророчеств Тентела в явь. Катрина встретилась с некой первозданной тьмой, которой принадлежит Ключ. И потому не смогла исполнить пророчество. Вот, что Триумвират должен учесть.
— Первозданной тьмой? — смутился Понарин. — Что это значит?
— Не знаю, — напряженно ответил Зан. — Но Катрина была напугана. По-настоящему.
Оба снова замолчали.
— Интересно, — проговорил старейший вампир и переплел пальцы рук. Тонкая кожа черных перчаток затрещала. — Полагаю, Ключ теперь потерян?
— Где бы Катрина ни была, оттуда она вернулась уже без Ключа. Иллюминаты не знали об этом, и англичанин начал пытать её. В ту ночь приехал я, предчувствуя беду. С Виктором мы отправились за Катриной, но прибыли слишком поздно. Время сыграло не в нашу пользу. Когда я увидел Катрину, она была отравлена серебром пули, дымящейся в её плече. От каждой капли дождя моя дочь вздрагивала, словно от удара копьем. Тебе ли не знать, каково это, умирать от серебра.
— Это неслыханно! — возмутился верховный судья. — Прошу, скажи, что убил того англичанина.
— Боюсь, что не буду честен, если так скажу. Той ночью никому не было суждено уйти победителем, — хотя Зан рассказывал о мастере иллюминатов Джоне Арлингтоне, перед его мысленным взором представал скрюченный силуэт дрожащего от холода и боли Марка Меерсона, что беспомощно лежал у ног Зана под бушующим дождем. Этого претендующего на любовь Катрины смертного он ненавидел пуще, чем ненавидел англичанина, пытавшего его дочь. Пальцы Зана впились в полированные резные подлокотники кресла. — Прогнать иллюмината вместе с его людьми мне удалось. Но претворить пророчество помешало нечто, о чем Тентел умалчивает.
— Первозданная тьма?
— Да.
— Информация ценная. Предлагаю обсудить это на следующем заседании Триумвирата. Однако своё суждение обо всём, рассказанном тобой, я уже сформировал. И оно таково: едва ли нам стоит опасаться подобной силы. Кто мы, если не посланцы оной? Возвещающие нерушимое торжество первоисходного хаоса в этом бренном мире живых.
От столь фанатичной бравады Понарина, лицо Зана дернулось в отвращении, которое Мучитель Паннонский тут же скрыл.
— Есть время для суждений и красноречия, а есть время для размышлений в молчании, Понарин. Как ты верно сказал, мир сей стоит на костях заблуждений, догме убеждений и откровенной лжи. Да не уподобимся же в этом пороке смертным.
Прозвучало это очень многозначительно и не польстило Люцерберу. Лорд-маршал Вэллкат слишком хорошо знал Понарина, чтобы подыгрывать его философским речам. Пусть старейший из лордоков оставит свои проповеди о первоисходном хаосе для толпы поданных. Зан не собирался отходить ни на шаг от того, что было написано в Тентеле. И он не уставал ясно напоминать об этом Понарину.
— Что до Морбия, когда он будет рассказывать тебе события той ненастной ночи, он будет прав, сказав, что мы потерпели поражение.
— Зан, с какой стати Морбию рассказывать о том, что его вовсе не касается?
— Он жаждет усилить свой голос в Триумвирате. Мы с Виктором скрыли истинную причину визита стражей в Калининград. И пусть так остается. Но при произошедших событиях была Инга и всё видела. Она не настолько глупа, чтобы ничего не понять. Осознав, что дело касается Тентелова Ключа, неудачи Катрины и триумфа смертных, она первым делом надумала поведать обо всем своему доблестному рыцарю Дариусу Морбию. А тот давно намеривается очернить здравость моих предприятий в твоих глазах. Ты же знаешь, твое слово очень веско для нас всех. Увидь ты положение вещей глазами Морбия, потеряй ты доверие ко мне, и решения Триумвирата вскорости станут решениями клана Морбия.
— Морбию ещё придется убедить меня, уверяю, — возразил верховный судья. — А тебе я верю. Будучи исполненным истинного достоинства, ты не навлечешь на себя позор. Однако, тому из вас, кто солжет мне, очерняя другого, придется ответить перед Триумвиратом. Дабы помнил, что интриги ослабляют стражей. Это противоречит интересам Триумвирата.
Зан серьезно посмотрел на того из-под своих ровных черных бровей.
— Справедливо. Но пусть всё услышанное не поколеблет твою веру в Тентел. Эра нашего царствования придет! — твердо закончил Зан. — Я лично отыщу пути. Я единственный остался среди нас, кто смотрит в будущее, помня напутствия прошлого.
Понарин Люцербер долго смотрел на своего собеседника немигающим взглядом хрустальных глаз, в полусвете ночной комнаты казавшихся выточенными изо льда. Обдумывая услышанное. Потом ответил:
— Ты можешь рассчитывать на мою благосклонность в отношении твоих начинаний на совете Триумвирата. Но и ты не подведи. — Верховный судья поднялся с кресла. — Пойдем, Зан. Церемония, должно быть, уже началась. О, кстати! Я слышал, Катрина гостит у Виктора в городе, однако здесь я пока не видел её. Она появится сегодня?
Этот безобидный вопрос стал очередным поленом, брошенным в огонь Зановой ярости. И мысли Мучителя Паннонского вновь обратились к фотографу Марку Меерсону, убийство которого Зан с Джаредом задумали совершить сегодня, в разгар празднества.
К тому времени в церемониальном зале погасили верхний свет. О величине этого, в обычное время закрытого помещения, можно было судить в столь густом мраке лишь по силе эха. Тускло-желтый свет свечей в канделябрах, что держали в руках золоченые статуи, быстро таял в толпе собравшихся здесь, ложась на них неохотно, будто прогоняемый тьмой.
В зале пахло нагретым воском и ржавым железом. Всеобщее таинственное ожидание наполнялось потрескиванием фитилей и шелестом древнего языка, неведомого человеку. Не заклинания и не молитвы. Собравшиеся перешептывались друг с другом, потому что тишину дозволялось нарушить лишь после церемонии.
С громким скрипом далеко за спинами стоявших распахнулись двери, и по каменному полу разлился яркий свет. В зал вошли Зан Вэллкат и Понарин Люцербер. Двери за ними закрылись, наполнив зал эхом от хлопка.
