Астрид поднялась из кресла, дабы выразить свою дань уважения вошедшему лорду-маршалу. Её строгий темно-серый в полоску костюм с острыми плечами и узкой юбкой в плавной динамике её движений приобретал ещё большую изысканность.
— Леди Сандерленд! Астрид, дорогая! Как я вам рад! — хриплым голосом приветствовал Валентин Венгерский.
Он почтительно поцеловал протянутую точеную как льдинка руку.
— Сколько мы не виделись уже?
— Лет пятнадцать, если не считать нашу встречу на прошлом Поминальном балу, — меланхолично ответила Астрид и попыталась найти глазами сопровождающих Валентина. И тут же изумленно повела бровью. — Ты один?
— Порой охота сбежать от дел клана. К сожалению, ненадолго. Хороший управленец никогда надолго не забывается отдыхом. Вне зависимости от количества хлопот в его владениях, — с гордостью осведомил Валентин.
К ним подоспел советник Виктора Норберт с церемониальным приветствием от имени клана Вормана и дежурными расспросами, хорошо ли Валентин добрался до Калининграда.
— Добрался неплохо. Поездом. Заказным, — отвечал Валентин. — Признаться, они уже не те, что раньше. Современные представления о комфорте измельчали. Астрид, а где твоя жемчужинка Сандрин Вольтер?
— В Лондоне. Занята подготовкой к судебным тяжбам, связанным с интересами нашей фирмы. — Астрид нетерпеливо подкатила глаза: — Хотим запретить деятельность одной христианской общественной организации, которая пытается восстановить деятельность приходов в бесхозных церквях.
— Ах, суды! Раньше с этим тоже было гораздо проще, — кровожадно усмехнулся венгерский лорд-маршал. — Перерезал пару глоток на глазах у вонючей толпы, запретил им креститься, и проблема решена.
По залу прокатился всеобщий одобрительный смешок. Прибытие нового собеседника внесло оживление в неспешный разговор. Валентин присоединился к беседе, которая прервалась с его появлением. Общество Астрид Сандерленд пользовалось популярностью, никто не упускал возможности пообщаться с одной из старейших лордоков.
Хозяина поместья, Виктора Вормана, и большинства его подданных здесь не было. Они занимались последними приготовлениями перед церемонией открытия поминального бала. Прилетевшие вчера Вэллкаты в гостином зале тоже пока не появлялись.
На протяжении часа Зан и Джаред вели спор в уединении вдали от посторонних ушей в библиотеке. Зан свирепствовал из-за неповиновения Катрины. Всё время, что Катрина оставалась в Калининграде, он не находил покоя в Белграде. И никакие уловки из тех, что Зан поручал Джареду, надеясь подтолкнуть Катрину к расставанию с фотографом, не сработали. Его гнев был не простым отцовским недовольством. В этом гневе лордом-маршалом сознательно заключалась вся лютая ненависть к людям и любви. Ко всему, что несет свет. Отвращение к слабости слабых, коим Зан считал Марка, и ненависть ко всему христианству, какая только горит в сердце вампира.
Джаред же, невзирая на желание разлучить наемницу со смертным, и несмотря на боль, которую невольно Катрина доставляла ему, выступал в её защиту. Это только сильнее злило Зана. Он не желал даже смотреть на Джареда, всякий раз, как тот оправдывал её, говоря, что Катрине нужно больше времени, чтобы оставить эту свою пустую романтическую забаву. Зан только больше кричал и отчитывал Джареда, а затем раздраженно отворачивался от своего советника.
Вид его величественной фигуры, облаченной в черный мундир лорда-маршала Триумвирата с черными эполетами, в темной библиотеке на фоне ночного окна делал разгневанного Зана подобным императору-тирану.
После изнурительного разговора Джаред чувствовал себя поверженным Заном и пытался подыскать нужные слова, чтобы лорд-маршал хотя бы немного прислушался к его мнению. Но Зан, словно почувствовав это, поднял руку, приказывая Джареду молчать.
Лорд-маршал заговорил тихим уставшим голосом:
— Ты знаешь причины, по которым я не могу позволить Катрине отдалиться от нас. От моей воли. Взгляни, Джаред, в чем повинен этот смертный! Катрина более не слушает ни меня, ни голос здравого смысла. Она больна любовью. Но это можно исправить. Ты же знаешь, где живет фотограф?
Джаред замялся, чувствуя, как сложно ему произнести следующие слова.
— Да. Я следил за ней до его дома.
— Я слышу вину в твоем голосе, — удивленно повернулся к советнику Зан. — Оправдай свой стыд перед Катриной высшей целью. О чем бы я тебя ни попросил, поверь, всё ради всеобщего благополучия. — Зан отвернулся к окну, с интересом разглядывая огни фар подъезжающих автомобилей, и добавил: — Будь готов. Сегодня мы вычеркнем фотографа из жизни Катрины. А пока ступай, поприветствуй гостей Виктора от моего имени.
Джаред колебался. Вот-вот должна была появиться Катрина, и Джаред не хотел, чтобы Зан излил весь свой гнев на неё, как в присутствии посторонних глаз, так и без оных. У дверей он остановился и проговорил:
— Зан, ты должен знать… в следующий раз, выбирая между тобой и Катриной, я выберу её сторону.
Лорд-маршал сначала вовсе никак не отреагировал. Но когда Джаред, посчитав, что господин проигнорировал его слова, уже выходил, Зан ответил с угрозой:
— Конечно, Джаред. Все мы совершаем ошибки.
Тем временем во дворе остановились два внедорожника Mercedes с фамильным гербом на задних дверцах[1] и четыре сопровождавших их мотоциклиста в серых кожаных куртках с такими же гербами на спинах. Они с исполнительной спешностью спустились с мотоциклов и открыли дверцы машин.
Первой из салона показалась Деобия — некогда обращенная самим Дариусом родственница румынского боярина. Длинные пепельные волосы Деобии безжизненно обрамляли её костистое высокомерное лицо и не поддавались даже натиску холодного декабрьского ветра. Вместе с кровью Морбия она переняла не только бессмертие и близкое родство с Лордоком, Падшим Принцем, но и черты, присущие обратившему её покровителю. Её широкое лицо, всегда горделиво поднятое, ни к кому не обращалось, словно взглянуть на прислужников для неё было подобно унижению. Наиболее любимая Морбиева подданная была в роскошном платье цвета золы из жатого атласа и в перчатках до локтя.
Тут же на мощеный камнем тротуар ступил и сам убийца фонарников. В сером кожаном плаще с черными эполетами на плечах — отличительным знаком лордов-маршалов Триумвирата, и высоким воротником стойкой, застегнутым на пряжку. Вместо пуговиц 12 кожаных ремней пересекали торс. Расшитые черным узором обшлага плаща спускались до широкой кисти с длинными пальцами скелета.
Длинное костистое лицо вампира с тонким носом и острым взглядом запавших в череп глаз. Разрез рта был неприятным, порочным, такой рот мог принадлежать только порицателю и ненавистнику всего вокруг.
Дариус Морбий. Глава румынского клана стражей и судья трибунала.
Крепко взяв Деобию под руку, он двинулся к дому. Его свита, потянулась за ними. Перед услужливо открытыми дверями Морбий остановился, и глаза его безжалостно опустились к одному из склонившихся в поклоне слуг. С полминуты он выискивал в том изъян, а потом презрительно произнес своим вороньим голосом:
