Рожденный 24 декабря, молодой Бэлош праздновал свой тридцатый день рожденья в канун рождества в его излюбленной забегаловке «Publicul», что в переводе с румынского означает «публика». Весьма злачное место, надо сказать, для человека его достатка. Ночь того сочельника выдалась теплой. Сырой туман мглой окутал окрестности. Волки притаились в дебрях лесов. И я едва уцелела, успешно выполнив долг перед моим кланом.
— Какой долг? — не удержался полюбопытствовать я.
— Я исполняла свои обязанности в качестве наемницы, — пояснила Катрина. — Ты видел, как это бывает. Трагическая история Андраса Бэлоша важнее. Итак, в ту ночь я была слаба, ранена и безумна от жажды крови. Возвращаясь в гостиницу лесной чащобой, я учуяла его. Я сразу позабыла о надежде поскорее испить кровь одной из служанок, и направилась к Андрасу, шедшему по пустынной дороге в сотне метров от меня. В тот момент существенно было не то, кого я укушу, а когда я это сделаю. Жажда сводит с ума, кружит голову. Она затягивает словно водоворот, и ты даже не помышляешь сопротивляться. Всё начинается подобно сексуальному влечению. Потом появляется осознанный голод. Если не утолить его, приходит беспокойность, дискомфорт. Но если затянешь, наступит полная потеря контроля. Одичание. И для тебя уже нет ни своих, ни чужих. Ни любимых, ни ненавидимых. Лишь тела, полные крови. Не утолишь, рискуешь умереть. А Андрас возвращался из паба пьяным, ничего не подозревающим разгильдяем. Он не знал, что эта ночь будет такой фатальной для него, — в словах Катрины прозвучал отзвук тайны самой жизни и смерти. Она продолжила: — Слева густой высокий лес, к которому Андрас привык с детства. Справа простор большого поля, припорошенного вчерашним снегом. Он шел и во весь голос напевал свою дурацкую песню. До сих пор помню её слова:
«Ах, ты, Марженька, подруженька пригожая,
Где ж таишься от меня, лукавая?
Где сыскать тебя, ненаглядная?
Сердце о тебе тоскует, Марженька…»
А я уже шла за ним по дороге. Думая лишь о том, какой он на вкус. Я поздоровалась с Андрасом. Тот поначалу обрадовался мне не по трезвому уму. А потом вспомнил тайну обо мне и догадался, что я пришла за ним. Я крепко заточила его в смертоносные объятья, не успел он проронить и звука. Наконец он на себе испытал, что такое быть укушенным. Он вырывался, попытался бороться со мной. Тщетно. Его силы не могли сравниться с моими, но Андрас не сдавался так долго, как мог. Я опомнилась лишь напившись его крови. Мы оба повалились на землю. Он умирал. В его протрезвевших глазах черной дырой зияла горечь и обида. В этот момент я вспомнила, что Андрас возвращался с празднования своего дня рожденья. Он был подходящий кандидат для эксперимента, любопытство к которому питает каждый лордок: передача своего кровонаследия. Я решилась на безрассудный поступок. Сказала ему на ухо, что не допущу, чтобы он умер в день, когда родился. Что у меня есть для него дар. И напоила своей кровью. Я солгала, назвав наследие Лордока даром. Я одарила его лишь проклятием, отнимая его жизнь в обмен. К утру я уже держала путь из королевства. Но с тех пор я следила за судьбой Андраса, ибо навеки привязала его к себе. Вскоре в их семье произошло несчастье, сотрясшее всю округу. Ночью первого января кто-то вырезал всех, кто жил в имении Бэлошей, включая постояльцев. А сам Андрас пропал. Отныне у меня был кто-то близкий мне, с кем меня связывали особые узы. Прежде я никогда никого не обращала и с тех пор ни разу подобное не повторилось. Андрас навсегда остался единственным, кому я даровала свою кровь и свое бессмертие. Но я чувствовала себя виновной в его гибели.
— Гибели? Но ты же сказала, что обратила его.
Катрина печально улыбнулась мне и бережно провела пальцами по моей шее.
— Не стать смертному бессмертным, не приняв смерть. Андрас Бэлош, дебошир, прелюбодей и повеса, которого все знали до роковой ночи сочельника 1899 года, умер на дороге, ведущей к гостинице. То, чем он стал к вечеру рождества, было животным. Истинным зверем, не способным сдержать себя. Убийства забавляли его пуще всего остального. Он безмерно убивал с таким же упоением, с каким при жизни налегал на спиртные напитки. В том и заключается проблема обращенных. Я надеялась, что династически достаточно близка к Лордоку, чтобы обращенные мною могли обращаться полностью. Но я ошиблась. Лордоки ненавидят обращенных. Кланы стражей отлавливают и уничтожают их, из-за того, что наследие Лордока деградирует на каждом последующем звене кровонаследия. Мы называем это чистками. Психика людей не способна взять контроль над новыми инстинктами. Обращенные сеют хаос, творят бесчинства в зловонных подворотнях ночных городов, влача мерзкое существование грязных падальщиков. Это скот. Лишь кровь первого колена лордоков способна завершать процесс обращения живых в полноправных лордоков. Но кровь каждого следующего колена теряет власть обращать людей. После того, как носителя самой чистой лордокской крови, Падшего Принца, не стало, наши кланы вплоть до сего дня всеми силами оберегают чистоту нашего рода. Истинных лордоков совсем немного.
Я задумался. Эту разницу между обращенными и лордоками я подметил и сам. Природа выстроила барьер между человеком и лордоком. Барьер, о который бессмысленно разбивалась жизнь и смерть обращенных. Не существовало пути, способного соединить наши с Катриной жизни в вечности. Всякая попытка человека стать бессмертным обрекала его лишь на незавидное существование обращенного. Бессознательного упыря, подвластного лишь своим кровавым инстинктам. Одинаково мерзкого и для людей и для лордоков.
— История Андраса Бэлоша ещё не закончена, — сказала Катрина, глядя в свое отражение в окне. Свет свечей делал её кожу непривычного теплого тона. — Зная о деяниях Андраса, я чувствовала свою вину, и это чувство усиливалось немилостью моего отца. Зан прознал от румынского лорда-маршала Дариуса Морбия о случаях жестоких нападений неизвестного вампира на крестьян. Клан Морбия третий клан стражей, они также как и мы уничтожают обращенных. Пожалуй, даже с большим фанатизмом. Потому на территориях Морбия редко появляются обращенные, и каждый случай сразу же становится объектом его дотошного внимания. Мой отец сопоставил время, когда эти происшествия начались, со временем моего пребывания в Трансильвании и спросил у меня, не знаю ли я ни о чем, что могло бы быть связанно с убийствами в Королевстве Румыния. Мне пришлось солгать, но он учуял ложь. И, разумеется, воспламенел яростью. Зан решил, что я виновна в неумышленном преступлении против нашего сообщества, ибо неосмотрительно обратила смертного, чьи действия, за которые несу ответственность я, могут привлечь внимание людей к нашей общей тайне. Однако трибунал не стал созываться, чтобы судить меня. В конце концов, обращение смертных до сих пор не было объявлено преступлением и в какой-то степени, согласно древним законам даже хвалебно. О да, в сообществе лордоков наличествуют разночтения на эту тему. На протяжении нескольких последующих лет я стала центром излишнего внимания остальных семей. Стражи, а тем более наемники, и без того у всех на виду. Молва и домыслы насчет меня и моего «приемника» из Румынии долго не утихала. А я, как бы сильно ни желала избежать встречи с Андрасом Бэлошом, не смогла этого отвратить. Я не представляла, какое из моих чувств возобладает при нашей встрече. Чем эта встреча обернется. Этот день неумолимо близился. Андрас искал меня. Он не ничего не знал о лордоках, но жаждал нашей встречи. И в конце концов нашел меня в Белграде. Встреча эта состоялась летней ночью 1905 года. В воздухе смешивался аромат цветущих деревьев и грозы. Я почувствовала, что он следит за мной, и направилась туда, где мы могли бы увидеться. Людный квартал Скадарлия с XIX века облюбованный белградской богемой и наполненный циганами вполне подходил. Андрас предстал передо мной таким же, каким я его помнила. Красивым, горделивым, изменились лишь глаза, впредь больше подобающие глазам несчастного нищего, чем бессмертному хозяину ночи. Режущие своей чернотой, как глаза ворона. Он сказал, что благодарен мне за то, что я подарила ему вечную жизнь, поклялся в безграничной преданности и картинно преклонил колено. А затем, упав подле моих ног, начал проклинать и меня и весь мой род за то, что я превратила его в дьявола и убийцу собственной семьи. Боль его сердца оказалась одной из самых сильных, что мне доводилось зреть. Он думал, что его слова останутся брошенными в пустоту и не услышанными мной. Быть может, разгневают меня. Но я рассказала о чувстве раскаянья, которое не утихало годы, тянувшиеся с последней ночи его жизни. Мне было жаль Андраса, ибо он являлся моим творением. Продолжением моей кровной линии. Частица меня навсегда изменила его, оставив свой отпечаток в его бытии. Мне недоставало его прощения. А ему покоя. Я предложила ему смерть. Серебро в сердце. Быстро и достойно. Но он не искал собственной погибели. И тогда я попыталась научить его владеть собой. И всё же плод необузданных инстинктов обращенного, зверь внутри него, временами продирался сквозь остывшую плоть человеческого образа и давал о себе знать. Он продолжал убивать не ради пищи, а ради забавы. Когда же он был голоден, он не отпивал понемногу, как часто принято у лордоков, а опустошал людей полностью. Однако своей клятвы Андрас не нарушил и остался безгранично предан мне. Не как слуга, а подобно верному рыцарю, которому я могла доверять.
