— Сегодня днем я видел Джареда. Он выследил меня.
Очаровательная улыбка окончательно сошла с белого лица Катрины, превратив прекрасные черты этой обольстительной сербской брюнетки в неподвижную маску, с какой она обычно просчитывала свои ходы и убивала.
— Как это было? — требовательно спросила она.
— Пугающе. Он выглядел враждебно. Ждал в толпе людей, когда я его увижу. Прохожие не замечали его. Будто он был лишь моим видением. Катрина, я думал, все твои уехали.
— Я тебе не рассказывала этого, но мой отец пришел в скверное расположение духа, когда узнал, что я остаюсь в городе ради тебя. Зан и мои подданные возвратились в Сербию, но по его велению у Виктора остался советник моего отца.
— Значит, Джаред — советник твоего отца, — понял я. Это не проясняло множество других вопросов. — А кто он еще? Он стоял прямо среди дня! И дневной свет не причинял ему ни малейшего вреда. А его глаза…
— Ты прав. Джаред не совсем лордок.
Догадываться об этом и услышать это — совсем разные вещи. Не знаю, чего я ожидал. Её слова ударили как молот в наковальню.
— Как это возможно? — спросил я.
— Это довольно сложно.
— И крайне важно! — настаивал я.
— Хорошо, — согласилась наемница. — В 1757 году прусская армия вторглась в королевство Богемия. Это считай нынешняя Чехия. Пруссы разгромили войска Габсбургов и заняли Прагу. Военные действия стали прикрытием для другой невидимой войны, что разгоралась в ту пору. Ночной войны, которую против лордоков вели те, кого мы зовем обра́зными. Уподобившимися образу волка. Тогда в ходу у людей для них было иное название. Волколак[1]. Понимаешь, о ком я?
— Думаю, да.
— Под шум и неразбериху третьей Селезской войны между Фридрихом II и Марией-Терезией обра́зные начисто смели богемский клан лордоков. Никто не ожидал этого. Мы узнали о нападении, когда было уже поздно. Их лорд-маршал успел отправить почтового голубя в Цитадель Триумвирата. Мой отец вызвался поехать в гущу войны. Когда он прибыл в обитель богемского клана, он нашел лишь смерть. По крайней мере, так он решил сначала. Образные уничтожили всех. Но один, разодранный когтями и искусанный, выжил. Мальчик. Ещё не выросший и не ставший полноценным бессмертным. Зан забрал его. Судьба этого мальчика многократно обсуждалась тремя кланами стражей. Он стал феноменом. Для лордоков зараза обра́зных смертельна. Человек после заражения их слюной может уподобиться образу волка. Но лордоки всегда умирают. А мальчик жил и шел на поправку. Его организм поглотил волчью заразу и адаптировался. Это не сделало его образным, но изменило что-то в его крови, которую он унаследовал от Лордока. Главы двух других кланов стражей, Понарин и Морбий, желали убить его. Боялись, что однажды он примкнет к обра́зным и изнутри перебьет нас. Но Зан отстоял его жизнь и вырастил из него хорошего стража. А впоследствии, убедившись в преданности, сделал своим советником. Как ты уже понял, это история Джареда. У него есть преимущества, которых нет ни у одного лордока и обращенного.
Я кивнул:
— Солнце ему не страшно.
— Именно так.
Слова её прозвучали с привкусом горечи. Теперь я понимал, почему Катрина говорила, что жаждет солнечного света и скучает по дню. Подле неё всё время находилось напоминание, чего она лишена. Напоминание несправедливости. Джаред.
Во мне рвалось наружу дикое желание сделать что-то. Отстоять нас с Катриной. Этот Джаред стал мне противен, сунувшись в мою жизнь.
Но могу ли я что-то сделать? Это мерзкое осознание моего бессилия злило меня до беспамятства. Ведь я понимал, кто он.
— Это делает его чрезвычайно опасным, Катрина!
— Марк, тебе ничего не грозит. Он не посмеет.
— Уже посмел. Он показался мне и явил свою истинную суть. Это прямая угроза. К чему это приведет? Я беспокоюсь не только за себя.
— Нет, не поддавайся. Это единственное, чего он мог добиваться, показавшись тебе. Мне тем более ничего не грозит. Мои подданные боятся меня и преклоняются.
— Но это ведь твой отец оставил Джареда контролировать наши с тобой отношения? Следить за нами! Контролировать тебя. Разве не для этого?
Мои слова оставили тишину. Катрина углубилась в размышления и не заметила, как прошла лишняя пара минут. Я начал думать, что что-то серьезно не так.
— Даже если это правда, я этого не допущу, — твердо сказала Катрина, а затем подошла и взяла меня за руку. Голос её наполнился нежностью: — Марк, ты правильно поступил, что рассказал мне. А теперь забудь. Нас никто больше не потревожит.
Она подняла руки и обвила мою шею.
— Ни о чем не беспокойся, — прошептала она. — Мы есть лишь друг для друга. Вот что важно.
Её бархатные губы впились в мои, а потом скользнули по щеке. Катрина нежно прикусила край моего уха и начала расстегивать мой ремень, утаскивая к письменному столу. Я не желал сопротивляться её жаркой пылкости. И всё же, Катрина оставила у меня ощущение, что она лишь нашла сладкий способ отвлечь меня и скрыть свои истинные эмоции, узнав, что Джаред следил за мной.
Мы провели вместе восхитительную ночь любви, которая продолжилась и днем, во мраке зашторенных окон, посвятив свои сердца навеки друг другу.
[1] Оборотень
Глава 14. Исповедь демона
Это голос тех лет, что прошли; они стремятся предо мной, со всеми своими деяниями.
Оссиан (Джеймс Макферсон)
Крик.
На холме возле дерева, в ужасном наклоне склонив голову и открыв клыкастый рот, неподвижно стоял Джаред. Рука его дернулась и указала на могилу. Всё замелькало. Мое сердце с болью забилось в груди. Упала полусгнившая роза. Свежая могильная земля дрогнула. Нечто вырвалось из недр. Разъяренные волкоподобные глаза Джареда яростно орут каждый сонмом голосов. Только это был уже не Джаред. В черном силуэте на холме я узнал Катрину. Хруст ломающихся костей. Сердце остановилось.
Пустота ударила подобно грому, и всё существующее сотряслось.
И всё стало пустотой.
Ужас вырвал меня из очередного кошмара. Проснувшись, я обнаружил себя сидящим в постели.
Прохладные белые руки тут же оплели мои плечи.
— Это просто сон, — раздался шепот Катрины.
— Кошмары не покидают меня.
— Покинут, когда ты отпустишь их, — Её шепот окутал меня сонным туманом. Мои глаза закрывались, и я плавно опустился на подушку, а Катрина осталась сидеть надо мной, продолжая мягко шептать: — Спи, а я спою тебе древнюю песнь Dore, которую перед сном давным-давно мне пела моя мать.
Бархатный приглушенный голос, медленно зазвучавший из её уст, сплетал удивительно красивую грустно льющуюся мелодию:
