Оставляя девушку с серебристыми волосами под звездным небом на продуваемой крыше, Катрина с какой-то мрачной заботой смотрела на неё. Словно смерть девушки с серебристыми волосами достойна уважения, несмотря на злость наемницы. Катрина аккуратно положила её на залитый битумом настил крыши, сложила мертвые руки на её окровавленной груди, убрала с лица обращенной серебристые волосы и направилась к чердаку.
Я задержался над бледным телом девушки с серебристыми волосами. Она выглядела, точно всего лишь уснула и никогда не была вампиром. Лицо разгладилось и приобрело более мягкие черты. Со смертью в ней что-то изменилось. Как если бы неведомая болезнь, наконец, покинула ее.
Мы с Катриной прошли через многое, но от чьего-то тела я избавлялся впервые. На мое здоровое плечо мягко легла легкая рука наемницы. Пальцы попали строго туда, где в вене пульсировала моя кровь.
— Ты идешь? — спросила Катрина, внимательно всматриваясь в мое лицо.
В этих словах я прочитал другой вопрос: «В чем дело?»
— Она изменилась. Теперь она мне кажется человеком, что ли. Понимаешь? Это так странно.
— Обращенные после своей смерти меняются. Это закономерно. Наследие Лордока для них болезнь. Отнимающая разум, подчиняющая лишь жажде. Когда они умирают, болезнь их отпускает. Мне никогда не доводилось видеть подобное явление у тех, кто был рожден вампиром.
— У лордоков? — уточнил я.
— Верно.
Я кивнул на одинокое мертвое тело посреди крыши.
— Она назвала тебя чистой.
— О, вы говорили обо мне? Я польщена.
Мы спустились в квартиру. И только сейчас я осознал: вот она, Катрина. Она вернулась. Катрина, будто почувствовала, что я хочу спросить.
— Сегодня перед рассветом я уйду, — сообщила она.
Тревога резанула мое сердце. Я выжидающе молчал.
— Но завтра вечером снова приду, — продолжила она, улыбнувшись моей грусти. — К тебе. Но позволишь ли ты мне это? Многое изменится. Я не хочу рушить твою жизнь.
— Моя жизнь не разрушится от твоего прикосновения к ней. Даже наоборот, — заверил я. — Ты не представляешь, как тяжело жить, зная, что больше не увижу тебя.
Катрина смотрела с пониманием. Решившись, я подошел и нежно обнял её так, как прежде не мог и подумать. В этом объятии было все, что я хотел сказать ей. Я не испытывал никакого опасения от того, что её губы коснулись моей шеи. Время словно остановилось, и всё застыло. Как и мы.
— Марк, мне столько нужно тебе сказать, о скольком поведать, — жарким шепотом проговорила мне на ухо Катрина, отчего по спине побежали мурашки. Как приятно было чувствовать её шепот. — Я открою тебе тайны, о которых ты не мог и мимолетно помыслить. У нас теперь столько времени впереди…
Я отстранился и посмотрел на неё.
— Я не хочу, чтобы ты обращала меня.
— Глупый, этого не будет, — улыбнулась она, прислонив свое лицо к моему. — Я вижу в тебе жизнь, нечто по-настоящему живое. Что-то, к чему я могу прикоснуться и почувствовать: каково это — жить. Как это драгоценно для меня. Ведь я никогда не жила по-настоящему, — её голос прозвучал немного удивленно, как будто наемница не ожидала, что когда-нибудь произнесет эти слова.
Я не знал, что сказать. Слова были не столь важны, как мое сочувствие.
Удивительно, она никогда не была человеком. Она другая. Но после того, как я увидел остальных лордаков, после того, как обращенная, точно наркоманка, пыталась меня выпить, я начинал понимать ещё сильнее прежнего и ценить, что Катрина не такая, как остальные. Если не по своей сути, то своим сердцем.
— Я устала жить в неживом мире ночи, Марк. Ты мой лучик света, который не причинит мне вреда своим сиянием, а только спасет.
Она поцеловала меня так, словно прощалась, а я ответил. И был лишь этот поцелуй. Крепкий, нежный, дикий, но бережный. Я растворился в нем, и всё поплыло вокруг. Прежде подобного я никогда не испытывал. И это были не чары.
Этот день закончился лучше, чем начался. Он закончился лучше, чем все дни до него. Я точно знаю, Катрина права, теперь всё будет по-другому.
Теперь ничего не может быть как прежде.
Этой ночью мы стали любовниками.
Глава 11. Вальпургиева ночь
Свободно служим из любви свободной,
Ведь мы вольны любить иль не любить,
Сберечься или пасть.
Джон Мильтон
«Потерянный рай»
Это рубеж. Минувшая ночь изменила всё навсегда.
Моя жизнь не бесконечна, но если мне дано понять, что такое бесконечность, то время пришло. Рядом с Ней я чувствовал будто времени нет. Тленность всего сущего отступала. И несовершенство разочаровавшего меня мира забывалось. Рядом с ней у меня получалось жить только этим мгновением, свободным от прошлого и будущего.
Подушка на пустой половине постели ещё слегка примята, а простыня откинута в мою сторону. Катрина только что ушла. Я провел рукой по подушке, на которой лежала Катрина, по мягким складкам простыни, потом замер, задумавшись о наемнице. Брюнетке, оказавшейся прекрасной сказкой. Неизреченной мечтой.
День потерял прежний смысл. Каждый час приближал закат, и с каждым часом я понимал, что закат ещё так нескоро. Никогда ещё заход солнца не был таким волнительным.
События с обращенной заставили меня продолжить дневник. Я подробнее описал всё, что знал о клубе для обращенных «Валлахия», а также задокументировал тот факт, что меня выследила обращенная с серебристыми волосами.
Примененные ко мне чары требовали особого внимания. Объяснить их с точки зрения известной мне науки я не мог, но мое предостережение было чрезвычайно важным. Воля человека отступала перед гипнотическими способностями вампиров.
Также я сделал запись о необычайном преображении тела обращенной после смерти. Дополнив словами Катрины об этом феномене. Так называемое наследие Лордока для людей по всей видимости являлось чем-то вроде болезни. Возможно вируса, подчиняющего поведение обращенных всецело жажде крови. Со смертью же облик обращенной стал человеческим. Словно загадочная болезнь отступила, принеся ей покой.
Услышав во дворе рокот мощного двигателя Форда Мустанга Катрины, я поспешил закончить и спрятать дневник. Пока я не был готов рассказать ей о своих записях. Чтобы придать себе вид, увлеченный другим занятием, я спешно взял первую попавшуюся книгу. Катрина застала меня за чтением собрания сочинений Тургенева.
Каждый раз, когда она переступала порог моей квартиры — был как первый. И я робел в сиянии её красоты. Не знал, как должным образом приветствовать столь особенную для меня гостью. Казалось, все, что я могу ей предложить, не может сравниться с тем, чего она достойна в действительности.
