— Потому что твои чувства мешают мне. Как ты наивен! Возможно, я и прониклась толикой сочувствия к тебе, жаль, что ты потерял свою возлюбленную, но только и всего. Ты ошибочно судишь обо мне по моей милости к тебе. Ты жив, и это лишь моя прихоть, а не милость. То, что ты чувствуешь, это эхо той силы, которая позволяет мне подчинять людей моей воле. Да, мужчины готовы душу продать за меня. И это того стоит! Но я не хочу, чтобы ты заблуждался и злоупотреблял моим расположением. Прошу, избавь меня от этого! Ты не знаешь, что чувствуешь. Ты видишь во мне ангела, но забываешь, что у демонов тоже есть крылья.
— Тогда почему ты пытаешься оградить меня от угрозы, исходящей от тебя? Ведь я тебе больше не нужен. Ты могла бы напиться моей крови прямо сейчас. Так что тебя останавливает?
Катрина в замешательстве опустила глаза, а потом подняла их — сверкающие, желтые, могущие принадлежать только чудовищу. Уголки ее рта натянулись в оскале, обнажив острые клыки. Мышцы благородного лица собрались под белой кожей, наполняя прекрасные черты звериным бешенством. Наемница сделала рывок в мою сторону и предостерегающе произнесла:
— Не искушай меня. Не искушай судьбу. Ты играешь в опасные игры с тем, чего не понимаешь.
Но твердость ее быстро схлынула, и Катрина попятилась, словно испугавшись того, что может совершить.
— Катрина, может быть, ты говоришь мне всё это не для того, чтобы внушить мне страх перед тобой? Может быть, ты сама боишься себя?
Она медленно покачала головой, отворачиваясь.
— Суть одна, — пренебрежительно выдохнула она в ночь.
Теперь она смотрела куда-то в поле. Катрина смешалась. Такой нерешительной я ее никогда не видел. Я с сочувствием улыбнулся, наблюдая ее метания и поиски решения тем вопросам, которые перед нами поставило наше знакомство.
— Послушай, — продолжил я. — Все стало так зыбко. Но ты единственное, что у меня есть.
— Если бы ты знал, что я сделала за свою жизнь. Сколько мучений и страданий я приносила десяткам семей.
— Да мне все равно…
— Ну, разумеется, — цинично усмехнулась она.
— Мне все равно, потому что если ты воспользуешься Ключом не ради тех монстров, о которых сама говорила, а ради себя — тогда все можно будет переиграть. Если есть шанс стать человеком и перестать сеять горе, почему им не воспользоваться?
— А почему ты думаешь, что я желаю стать смертной? Я высокопоставленный офицер в клане стражей. Я маршал. Надо мной всего один повелитель. Я не могу поддаваться желаниям вопреки своим обязанностям. Они моя семья.
— Как ты можешь называть их семьей? Из-за них ты стала вампиром…
— Марк, я не стала вампиром! Я всегда им была. Как и люди, я родилась, чтобы умереть. Но смерть не даровала мне освобождения. Наоборот. Я родилась с врожденной мучительной болезнью наподобии вашей порфирии и в десятки раз жесточе ее. В детстве через это проходили все, подобные мне. К десяти годам большинство детей-лордоков уже не могут появляться на свету, а после периода пологого созревания и немного дальше их сердце медленно умирает и, в конце концов, останавливается навечно. И они гибнут. Та же участь постигла и меня. К двадцати двум годам я поняла, что нет ничего отвратительнее жизни. Я родилась от вампира. Моя мать была вампиром, как и мой отец. Всегда. Как и мои подчиненные. Они действительно моя семья. Меня никто не обращал. У нас строго следят за чистотой крови, потому что обращенные регрессируют и вырождаются. Они недостойны лордокского престола. Пример Юрия весьма нагляден в этом отношении. Мой отец очень строг, а порой невероятно жесток даже к своим близким. Я не знаю, что он сделает, если я предам все его надежды. Но если кто-то из нас стал бы человеком, если вообще такое возможно, мой отец сотрет его с лица земли. Он сочтет это предательским отречением от него и всех лордоков. И даже если бы такой вампир смог сбежать, кланы стражей найдут его и будут судить на трибунале. Такого вампира ждет либо казнь, либо пожизненное заключение в тюрьме Дете’ро. В темницах без дверей. Я не смею предать своего отца и своих подданных. Я не хочу этого. Вот почему я никогда не совершу такой шаг.
— А если бы я попросил тебя? Если бы смог убедить, что я не стал очередной жертвой твоих чар? Если бы сказал, что я чувствую приближение нашего расставания, и мне от этого становиться очень горько? Ты перевернула во мне все. И дело не в том, кто ты. В тебе живет нечто очень человеческое, и ты не сможешь отворачиваться от этого факта вечно. Рано или поздно, тебе придется совершить шаг, на который ты не была готова прежде, — я ласково дотронулся до ее плеча, но она осторожно убрала мою руку, и в этом жесте таилось не безразличие, а трепет. — Ты сказала, что быть человеком это дар данный не всем. Если ты это понимаешь, ты должна рискнуть всем ради того, чтобы обрести этот дар. Есть вещи в нашей жизни, за которые нужно сражаться. Вдруг ты ошибаешься, и дар можно приобрести? Вдруг ты упустишь такую невероятную возможность ради этих монстров? Что они тебе дали, чтобы приносить в жертву свою жизнь? Всю свою судьбу?
— А ради чего мне менять судьбу? Ради кого? Ради тебя?
Последний вопрос прозвучал обжигающе пренебрежительно. Меня душило чувство, что жизнь Катрины ускользает, будто бы она прямо в данный момент умирала.
— Ради самой жизни! Я хочу, чтобы мы больше никогда не говорили о том, как ты опасна. Разве ты сама не устала от своего образа существования?
Ответа не последовало. Поднялся ветер. Над полем завыли голоса приближающейся бури. Вдалеке пророкотал гром.
Катрина заговорила, величественно приподняв голову, вонзая невидимый кинжал в мое сердце:
— Ты не в силах повлиять на мое решения. Я маршал клана стражей, дочь лорда-маршала Зана Вэллката, наемница, и только я приму решение, как мне распорядиться открытием Вайнера. Оставь попытки в чем-то убедить меня. Не стоит обманываться глупыми романтическими заблуждениями. Что мертво, то мертво. Я умерла и не воскресну.
Разговор закончен. Пытаться продолжить его не было ни смысла, ни сил.
Катрина развернулась и направилась обратно к городку.
Наверное, надежды существуют лишь для того, чтобы они рушились. А может, стоит перестать питать надежды, и примириться с тем, что не под силу изменить человеку? Только что тогда останется? «Красные Дубы»? Ведь без надежд можно и свихнуться. Мне никогда не уловить, где проходит та зыбкая грань, за которой человек оказывается наедине с мрачными громадами подтвердившихся опасений. Эта грань накатывается стремительно и похожа на удар. Сокрушающий удар.
Катрина красива, сексуальна, умна и необычайно очаровательна. Она целый мир. Любое разумное существо подвержено сомнениям. Даже Катрина. И в минуты ее сомнения ты начинаешь надеяться, что она именно такая, какой ты дорисовывал ее образ в сознании. А потом она избавляется от ненужных колебаний, и убивает одной фразой все, что тянулось к жизни в твоем сердце.
Как невероятно горько, что Катрина порвала все мои попытки помочь ей и останется теперь в темных дебрях своего ночного мира. Боюсь, я отправлюсь туда за ней. Мне нечего терять, у меня ничего не осталось. Марины нет. А Катрины у меня никогда не было. Я лишь мог бы что-то приобрести.
