Тим поджал губы. Покивал.
— Ну… удачи, Марк, — натянуто улыбнувшись, сказал Тим после некоторого молчания. — Она тебе еще пригодится.
Многозначительно, ублюдок. Но четко и ясно, Тим. Четко и Ясно.
Тот развернулся и направился к своей машине. А я, не дожидаясь, когда он уедет, ветел в подъезд и, поднявшись на шестой этаж, остановился возле собственной двери. Опустил на пол пакет с покупками. Взялся за рукоять Беретты.
Я уже не был так уверен, что, зайдя в квартиру, увижу оперативников после вопроса Тима. Но по-прежнему логика в этом оставалась. Поэтому я достал пистолет, готовый к кровопролитной перестрелке, и медленно открыл входную дверь. Коридор моей квартиры предстал моему взору пустой и темный. Значит, одеяла все еще закрывают солнечный свет.
Сердце забилось сильнее при мысли, что враг хитер, и это может быть уловкой, чтобы притупить мою бдительность. Я заглянул в кухню.
Никого. Ничего не изменилось.
Прокрался по-над стеной к гостиной. Набрал побольше воздуха в легкие, готовясь к чему-то ужасному, и резко шагнул в проем двери, нацелив пистолет на Катрину, вальяжно расположившуюся в кресле и листающую мой семейный фотоальбом.
Она мельком глянула на меня и продолжила свое занятие.
— Ты чего так разнервничался, Марк? — спросила она, не глядя. — Крался по собственной квартире с пистолетом на предохранителе в руках. Похоже, что ты запутался, откуда ждать опасности.
Я посмотрел на Беретту.
— Откуда ты знаешь…
— Чтобы догадаться, что ты, разумеется, забудешь снять оружие с предохранителя, когда оно будет тебе нужно, долго думать не пришлось. Ты что вообще достал пистолет? — спросила она, протянув руку, чтобы я отдал ей Беретту.
— Я подумал, что иллюминатам было бы очень удобно послать сюда оперативников днем, когда ты так уязвима. И я не могу понять, почему они так не сделали.
— Да. Я уже тоже об этом думала, — задумчиво глядя на меня, произнесла Катрина.
Глава 13. Лицом к лицу
Omnes et singulos[1]
Я принял душ. Когда вышел из ванной, Катрина по-прежнему листала мой фотоальбом с таким непринужденным видом, будто я гость в ее доме, где все принадлежит ей, а не наоборот. В кухне выглянул в окно. Оказалось, что за минувший час небо затянули тучи.
— Солнце скрылось, — сказал я, подходя к креслу в котором сидела Катрина.
— Превосходно.
— Ничего, что ты рассматриваешь мои личные фото без моего разрешения?
Катрина нехотя оторвала взгляд от альбома.
— Ничего.
— Ладно, — обезоруженный ее прямотой протянул я. Перевел глаза на фото, которое заинтересовало Катрину, и присел рядом. — Это я в седьмом классе. Такой вид у меня потому, что мне в этот день исполнялось четырнадцать лет, и я несказанно был этому рад. Отец обещал сводить меня в операционную, я уже давно туда просился. Не знаю почему. Мне казалось, там очень интересно, таинственно, может быть даже страшно, но там отец спасает людей. Борется со смертью. Он был моим героем.
— Почему был?
— Потому, что я вырос и понял, в реальности героев нет. Все мы люди, и нет абсолютно хороших или абсолютно плохих…
— Нет абсолютно хороших, Марк. Границы человеческого зла же столь безграничны, насколько безграничны границы зла истинного. Значит, ты разочаровался в своем отце? Из-за чего?
— Нет, не разочаровался. Просто, в один прекрасный день отец не смог понять, что я не его маленький сын, а уже взрослый человек, решения которого это не сплошные ошибки, а выбор. Выбор, который не может быть правильным или неправильным. Это выбор его взрослого сына. И если он любит меня, то должен уважать мой выбор вне зависимости от своих взглядов и своего мнения. Сложность заключалась в том, что он любил меня так, как считал правильным любить. По-своему. Думал, что как отец он вправе решать за меня, что для меня хорошо, а что нет. Это полный бред. Разве может быть плохо человеку рядом с его возлюбленной?
— Значит дело в девушке?
— Да, в конечном итоге, дело в девушке. Ее звали Марина… — почувствовав, что голос мой дрогнул, быстро переключился. — Но в начале лежит вопрос доверия между мной и моим отцом. Отец поставил под вопрос мои решения, и в ответ я поставил под вопрос его авторитет. Мы стали видеться все реже. Хуже от этого никому не стало, но между нами возникла стена, сохранившаяся до этих дней. Все равно мне повезло с родителями, я люблю их. Редко с ними вижусь потому, что не хочу жить так, как распланировал себе мою жизнь отец, вот и все.
— А девушка? Чем она не понравилась твоему отцу?
— Он считал, что она… — мне было сложно говорить о Марине с Катриной. И больно вспоминать нелестные слова отца в адрес моей Марины. — Он считал, что Марина недостаточно хороша для меня. На самом деле я всегда считал себя недостаточно подходящим для Марины человеком. Она заслуживала лучшего, чем то, что я мог ей дать, и все же она оставалась со мной. Тебе, наверное, ни к чему эти излияния. Пойду, приготовлю что-нибудь поесть.
Я поднялся и направился к выходу из комнаты.
— Марк.
Я оглянулся:
— Что?
— Там так, как ты себе представлял? Операционная оправдала твои ожидания?
На моем лице появилась слабая улыбка.
— Да, — подтвердил я. — Там все так. Интересно, таинственно, даже страшно, но там он спасает жизни, борется со смертью, — в этот момент я отчетливо вспомнил, каково это, гордиться своим отцом. Чувствовать, что твой отец настоящий герой. — Вместе с Богом он боролся против смерти.
Катрина ничего не сказала и продолжила листать фотоальбом.
Я уже хотел уйти, но все же спросил:
— Ты ешь обычную еду? Дело в том, что я немного умею готовить. Получается неплохо. Правда.
Она покачала головой.
— Да, мы едим обычную пищу, что бы там ни говорили ваши истории. Но едва ли кровавый голод можно утолить вашей пищей. Мои потребности заключаются не в утолении голода любым способом. В древности деревенские жители пугали своих детей и внуков россказнями о том, что мы питаемся самой жизнью. В некоторой степени это правда. Я не перестану алкать крови, употребив обычную еду.
Мне захотелось скрыться подальше от мысли, что вампир может напитаться только кровью, и ничто не отсрочит его кровавый голод. Со смешанными чувствами я отправился в кухню готовить к плите.
Зажатый в моей руке нож напоминал лишь о процессе готовки и нисколько не казался опасным предметом. Пока готовил завтрак, я решил, что мне нужно поговорить с кем-то из близких. Выговориться. Раньше самым близким человеком была Марина. Она понимала меня без слов и была чуткой ко всем. Она чувствовала себя виноватой в том, что мои отношения с родителями испортились, несмотря на то, что это было только моей виной. По будням, когда отец уезжал на работу в больницу, она иногда приезжала к маме и помогала ей по дому. У родителей частный дом за городом, там они живут последние лет десять. Рядом с Мариной я становился лучше. Ради нее, и потому что был счастлив.
