У меня же имелись более веские заботы. Поистине опасны отнюдь не те, кто пытались меня сегодня убить, и не те, кто за ними стоят, а та, кто меня спасла. Брюнетка с синими глазами, олицетворяющая собой все страхи славянских народов, воплотившиеся в суеверные сказки. Катрина.
Потер ноющее плечо рукой, огляделся и только сейчас понял, что все еще сижу на полу. Мне нужно поспать. Не задаваясь вопросом, проснусь ли я утром, просто дать себе отдых и восстановить силы.
Проходя мимо зала, я остановился.
Наемница стояла напротив большого напольного зеркала и разглядывала свое раненое плечо. Она сняла плащ и отражалась в зеркале. Приглядевшись, я увидел, что крови уже нет, да и сама рана мистическим образом совсем зажила, не оставив шрама. Мне было хорошо видно ее отражение, поэтому я точно могу сказать, что не ошибаюсь.
Огнестрельное ранение не оставило после себя ни следа.
— В чем дело, Марк? — мягко нарушил тишину ее голос. Спокойный и мирный. Глаза Катрины теперь смотрели на меня сквозь блестящее полотно зеркала. Прежние, человеческие. Яркого темно-голубого цвета.
— Проходил мимо и увидел твое отражение. Твое плечо совершенно невредимо. Это удивило меня. Прости, если что…
— Марк, за что ты просишь прощения? Это твой дом и я твоя гостья, — она внимательно смотрела на меня, сквозь меня, глядя в зеркало. — Должно быть, ты решил извиниться за то, что ослушался? Выдал свое убежище другу, который предал тебя, а теперь просишь принять твои извинения? Думаешь, прощу за это? Нет, Марк. Я не Бог. Милосердие и всепрощение мне неведомы. Я то, что тебе доступно лишь частично осознать, называя словом «вампир». И каждый твой неверный шаг — повод чтобы убить тебя. Иногда я этого хочу, иногда нет. Поэтому я просила, чтобы ты беспрекословно слушался моей воли.
— Что теперь ты собираешься делать?
— Продолжать искать открытие. А у тебя есть шанс доказать мне, что моя благосклонность к тебе не была лишней. Последний шанс, Марк! — строго добавила она. — Сегодня я показала тебе, как близка смерть. Всего один раз ослушаешься, и возможности все исправить я уже не дам. О да, я вижу, ты, наконец, услышал меня. Такие жесткие условия потому, что это реальный мир. Мир, где существует только жизнь и смерть. Я воплощение того и другого. Но и я могу умереть. Навсегда. И я не хочу, чтобы это случилось из-за твоей очередной ошибки. Не нужно питать надежд, сейчас ты не властен над свей жизнью. Просто прими это. Позволь мне вершить твою судьбу. Не испытывай меня, не вынуждай становиться зверем и останешься цел.
Она замолчала, ее взгляд по-прежнему был устремлен куда-то внутрь меня. Мы с полминуты стояли и смотрели в глаза друг друга, и преградой между нами оставалось лишь отражение. Мои глаза не двигались, пока она не позволила.
— Я все буду делать так, как ты хочешь, — заверил я.
Катрина отозвалась не сразу.
— Время покажет… — она отошла от зеркала и остановилась напротив меня. — Что-нибудь еще?
— Возможно, да, — я с трудом пытался подобрать осторожные слова для своего вопроса, чтобы случайно не разгневать ее. — Мне нужно немного поспать, я могу быть уверен, что проснусь завтра?
Она слегка улыбнулась. Этот вопрос позабавил ее.
— А почему ты вдруг можешь не проснуться завтра? — с притворным ангельским неведеньем спросила она.
Я не ответил на этот вопрос-издевку, но это и так очевидно, учитывая, кто она и что может сделать.
Соглашаясь на единственные условия, при которых я мог рассчитывать на жизнь, я испытывал неприятное фатальное чувство, будто я тщетно пытался договориться со смертью. Согласно уговору, я должен примириться с данностью: я ничего не решаю больше. И теперь истово вымаливаю милости. А ее полный сокровенных знаний взгляд, перед которым обнажались и становились наги и беспомощны все потаенные глубины моей души, лишь подтверждал это.
Моя спасительница, моя гостья, девушка из бара, стоящая передо мной нисколько не была похожа на человека. Она являла собой могущественную стихию, объединяющую и силы ветра, и шквал морской пучины, черными лоскутами пламенеющие вокруг нее. И имя этой стихии — смерть.
— Катрина, я ведь… не готов умереть. Я хочу жить.
— Никто никогда не готов на самом деле, Марк. Даже когда люди молят о смерти, — несмотря на то, что синие глаза пронзали меня, взор ее обратился в неведомые мне дали времен и стал отрешенным. Катрина видела перед собой кого-то другого. — Умирая, в последний момент они понимают, что это не тот выход, на который они так надеялись. Последний момент меняет всё. Смерть это не выход. Смерть это тупик. Так что ты не исключение.
Она произнесла это так, что я почувствовал, что знает она об этом много больше, чем готова рассказать.
После своих слов она вернулась в эту комнату, и все же что-то прежнее, отрешенное в ее взгляде осталось.
Катрина медленно кивнула в знак того, что мое беспокойство не осталось неуслышанным:
— Я держу свое слово, поэтому ступай покойно и помни, этой ночью я буду стеречь твой сон. Спи крепко, потому что завтра такой возможности у тебя может не быть.
Последние слова надолго застыли среди стен этой квартиры, разбив слабый свет начавших оживать и зарождаться надежд. Я немо кивнул и ушел в спальню.
Старый «Nikon» лежал на полу прямо перед входом, сумка, в которой я принес с собой вещи из квартиры Марины, была вывернута наизнанку. Ее содержимое разбросанно по комнате. Я собрал все и положил обратно в сумку. Фотоаппарат к счастью оказался цел, но пленки к нему они забрали, как и пулю. И они вновь ошиблись. Пленки новые и совершенно пусты.
Снял с себя рубашку и майку и развесил сушиться на батарее. Переворошенную после обыска постель расправил. Повезло, что подушки не вспороты.
Мое напряженное тело еще долго не позволяло расслабиться и заснуть. Физическая и моральная усталость слились вместе. В голову лезли беспокойные мысли, которые тут же путались и растворялись в сонме других. Прежде начавшая стихать боль в плече сейчас отчетливо гудела в унисон с болью от других травм, а тяжесть усталости уже сковала конечности, не давая шевельнуть даже пальцами.
Кровать начала таять подо мной, и перед глазами показались неясные блики — обрывки подступающих сновидений. Но сквозь сон я услышал, как тихо скрипнула дверь в комнату, и от этого проснулся. Глаза не открыл, не желая увидеть что-то, что подтвердило бы наяву тот образ, который за мгновение нарисовало мое подсознание. Я не мог в мыслях отчетливо увидеть его, но точно знал: этот образ принадлежит Катрине. Это тот ее лик, что скрыт от человеческих глаз и ведом лишь ей и дьяволу.
Между тем Катрина сделала несколько шагов в сторону кровати, на которой с закрытыми глазами лежал я и ждал, когда она откроет мне то, за чем пришла.
Звуки стихли. Движение в комнате застыло. Катрина не шевелилась, и на долгое мгновение мне показалось даже, что в спальне никого нет. И вдруг я почувствовал холод вблизи своего лица. Дурманящую прохладу, которая всегда окружает ее.
