Катрина развернулась ко мне.
— Их давно уже здесь нет, — сообщила она. — Покинули это место задолго прежде, чем вернулись мы. Они искали здесь число, если оно у тебя спрятано. В остальных комнатах тоже все перерыто.
— У меня ничего не спрятано, — сказал я, заходя в коридор собственной квартиры, которая теперь выглядела еще менее уютно.
Покосившаяся входная дверь никак не затворялась, пока я не закрыл ее на цепочку, и лишь немного отстав от наличника, дверь больше не открылась. На столе в кухне лежало полотенце, которым Катрина промокнула пулевую рану в плече, оно было развернуто и смято, да и лежало не там, где его оставила Катрина. Те, кто здесь были, наверное, решили, что мы сюда больше не придем. Дверь выбита наемницей еще до них, никаких вещей толком нет, мы даже не постарались закрыть как следует квартиру. В конце концов, они бы поджидали нас, если бы считали, что мы вернемся.
В кухне было перелопачено все, что только возможно. Я заглянул в раковину. Пули из плеча Катрины там не было.
— Катрина, — позвал ее я.
Она пришла, взглянула сначала на меня, потом в раковину.
— Они взяли пулю, — озвучила мои мысли она. — Проведут экспертизу, выяснят, что реагентов для подобной крови у них нет, а пуля принадлежит им. Это пустая трата времени.
Я поднял с пола поваленный стул и опустился на него. В руках ощущалось неестественное болезненное онемение.
— Но как они узнали, где нас искать? — спросил я, уверенный, что на этот раз Катрина не ответит потому, что и сама не знает.
Но суть происходящего никогда от нее не укрывалась.
— Ну, я подозревала об этом и раньше… — задумчиво протянула Катрина, медленно подходя ко мне.
Я поднял голову и вздрогнул, возле моего лица вспыхнули желтые, мерцающие как угли глаза. Почувствовав, как мою кожу обжигает опасность и угроза, ледяным пламенем обвивающая Катрину, я стремительно двинулся в сторону, но не успел и подняться, как почувствовал железную хватку ее пальцев на своем плече. Она резко дернула меня за плечо вверх, ногой отшвырнула стул в сторону и, взмахнув мною словно тряпьем, больно ударила спиной об стену. Кухня на мгновение потонула во мраке, нахлынувшем на сознание вместе с острой болью в ребрах. Катрина не выпускала меня и, продолжая держать прижатым к стене над собой. Всего лишь одной рукой.
Придвинулась очень близко и зашипела:
— Это ты им сказал! Ты выдал меня!
— Нет!!! — возразил я. — Отпусти. Прошу, отпусти! Они же пытались меня убить! Я ни за что на свете не стал бы выдавать им место, где я от них в безопасности! Отпусти, Катрина… — боль распространялась, отвоевывая себе в пищу все больше моей плоти. Казалось, сухожилия вот-вот разорвутся. — Прошу… Я же все время был с тобой.
Ее пальцы сжались сильнее.
— Ты сказал своему другу, где ты, когда он тебе звонил! — прорычала она, оскалившись, и я увидел ее длинные острые, слегка загнутые клыки.
Катрина была непреклонна к моим мольбам.
— Да! Прости! Я думал, что поступаю правильно. Но я сказал ему. Не им! Это совпадение. Катрина, пожалуйста! Я помогу найти число!
Внезапно боль поубавилась, и я почувствовал как съезжаю по стене. Я свалился на пол и скрючился у ног Катрины под стеной.
— А ты не подумал, что я убью тебя, когда узнаю, что ты ослушался меня? — высокомерно прозвучал голос наемницы.
Я поднял голову и посмотрел в ее удивительные желтые глаза.
— В наказание за непослушание?
— Верно.
— Но как же число? Я тебе нужен, чтобы отыскать его.
Жесткий взгляд ее переменился, и ярость отступила из глаз. Она бросила мне сверху вниз:
— Рано сделку с дьяволом свершать, Марк. Сегодня я тебя не трону. Не бойся. Но впредь не смей меня ослушиваться! В последний раз предупреждаю. В противном случае это будет стоить тебе жизни.
Она вышла из кухни. Какое-то время я сидел на полу под стеной возле стола и ждал, что она вернется. Чтобы меня убить или еще что похуже. Но ее все не было.
В квартире повисла такая тишина, что создавалось впечатление, будто я здесь совсем один. А Катрина всего лишь призрак моего воспаленного сознания. Боль начала постепенно стихать. Сидя на полу, я снял холодную промокшую куртку и зашвырнул ее на стол. Оперся спиной на стену поудобнее, прислушался и с облегчением вздохнул.
Я сидел и считал свои вдохи. Сколько еще мне осталось их совершить? Только что я видел в глазах этой девушки… этого существа картину собственной смерти. Так сильно она была взбешена. И так легко на моих глазах забирала жизни. Никогда прежде мне не доводилось видеть столько чудовищных зверств. Смертей. Но эти смерти разительным образом отличались от того страшного момента, когда из Марины ушла жизнь. Эти смерти являлись воплощением чего-то отвратительного, чего-то дьявольского.
Мне стало так жаль Марину, что глаза налились горячими слезами. Но я удержался. Совсем недавно в момент душевной слабости я подумал, что готов умереть, чтобы увидеть Марину вновь.
Я лицемерно ошибался.
Сейчас, только что, когда Катрина подняла меня в воздух за плечо и сказала, что может убить меня в наказание за то, что я ослушался, я мысленно умолял Господа, чтобы Он спас меня. Я говорил Ему, что больше не хочу смерти, просил простить меня. Означает ли это, что я любил Марину не так сильно, как думал? Эта мысль для меня оказалась больнее, чем стальная хватка Катрины. Я не настолько люблю Марину, чтобы умереть и увидеть ее снова. Слишком страшна пропасть, которую всем когда-то придется преодолеть.
Я протер лицо руками. И вдруг разозлился.
Тим сказал им! Катрина права.
Меня захлестнул столь едкий гнев. Неужели Тим меня сдал? Мы ведь лучшие друзья. Должно быть другое объяснение. Может быть, у него не было другого выхода. Возможно, ему угрожали или пытали, как это пытались сделать Ленский и Стромнилов со мной. Это вполне вероятно. В это легче поверить, чем в предательство друга.
А возможно, просто отвалили денег. Эти парни достаточно умны, чтобы прежде, чем привлекать к себе внимание, сначала пробовать решить вопросы сделкой, как это было с Юрием и мной, когда Ленский предложил мне большие деньги за информацию, которой как они считали, я обладаю. Тогда Тим просто продал меня им, как собирался это сделать с Катриной отвратительный лицемер Юрий.
О, как велика сила злости! Меня накрыла волна ледяного спокойствия и злобы.
Я перестал сокрушаться по поводу всех этих неприятностей так же неожиданно, как начал. Осталась только злость и спокойствие. А спутанные мысли вдруг встали по порядку и свое положение я увидел в простой и ясной перспективе. После всего случившегося сегодня я исчерпал способность на лишние нервные затраты. Все сделалось простым в своей сложности. Стало наплевать на нашу дружбу, если Тим так поступил. У меня ничего не осталось кроме моей собственной жизни. А Тим со своей пусть разбирается сам. Ему с этим жить, если он продажный сукин сын.
