Однако что-то ей говорило, что он не испытывает желания ее услышать. Она нежно погладила живот, успокаивая взбунтовавшегося ребенка. Тот уже переместился к низу. Она ощущала его вес на своем мочевом пузыре. Присев, как могла, она силилась изгнать из памяти несуществующие образы, упрямо встававшие перед ее глазами. Она уже ничего не могла сделать для своих четвероногих друзей. Горю не поможешь! Шазерон считал Филиппуса погибшим, тогда как тот был ее последней надеждой. Она напрягла волю, сконцентрировала свои мысли, чтобы думать только о нем. Только о нем. Это походило на молитву. На зов о помощи. Она всеми фибрами души желала, чтобы он ее услышал.
18
Когда Филиппус добрался до коридора, который расширялся перед входом в подземный зал, то сразу понял, что здесь произошло нечто необычное.
Тут и там по залу метались огни факелов, раздавались голоса вперемежку со смехом. Отражающееся от стен эхо усиливало это многоголосие. Кровь Филиппуса быстрее побежала по жилам, но он отказался от бегства. Он продвинулся как можно ближе, пользуясь темнотой, царившей в узком коридоре, пока не оказался за скальным выступом, откуда смог без помех разглядывать творившийся в помещении разгром.
Четверо солдат обыскивали, обшаривали каждый уголок, вспарывали тюфяки, переступая через волчьи трупы. Возникло желание выскочить из укрытия, закричать, но вид Шазерона, склонившегося над неразборчивыми записями Изабо, остановил это намерение. Он видел, как Шазерон и солдаты забрали стеклянные сосуды, флаконы, тетради и исчезли в подземном ходе, который вел в замок.
Шум их шагов отдалился и смолк, тогда он вошел в опустошенный зал. Он тоже обшарил его и убедился, что трупа Лоралины там не было, закрыл глаза нескольким животным, чьи тела начинали коченеть, потом, бросившись на каменный пол, заплакал от потрясения. Тогда-то он и увидел его. Ситар. Зверь пристально глядел на него из-за камня, за которым спрятался. В глазах его стояли страх и боль. Вскочив, Филиппус подошел к нему. На боку волка зияла рана, задняя лапа поджалась. Он потерял много крови и, вероятнее всего, отполз туда, чтобы умереть. Филиппус погладил его по голове, волк лизнул протянутую руку. Страх отступил перед инстинктом врача. Он словами подбодрил Ситара и отошел, чтобы поискать в пещере, чем лечить старого друга. В уцелевшей миске он принес чистой воды, потом мягкими и точными движениями, словно ребенку, начал обрабатывать рану, вспоминая, как в этих случаях действовала Лоралина.
Затем он стал ждать. Зверь сильно ослаб, но если доживет до утра, то жить будет. С его помощью он надеялся разыскать Лоралину, где бы она ни была. Он сам хотел было идти на ее поиски, но слишком велик риск заблудиться в подземном лабиринте. Чтобы быть ей полезным, следовало ждать. Ждать и надеяться.
Разбудило его прикосновение шершавого языка к щеке. До чего же он продрог! Костер, который беспрестанно поддерживала Лоралина в центре пещеры, давно погас. Назойливо жужжали мухи, и трупам некуда было укрыться от этих паразитов. Рядом стоял Ситар. Филиппус подумал, что правильно сделал, не перетащив его в более безопасное место. Он был уверен, что солдаты больше не вернутся после того, как забрали все, что их интересовало. Волк понемногу пришел в себя. Он лизнул давно небритый подбородок врача, и Филиппус умилился от проявленного им чувства сообщничества. Он осмотрел рану. Ситар еще долго будет хромать, но опасность заражения миновала. Филиппус встал, потянулся, мышцы его постанывали.
— Надо ее найти. Веди меня! — сказал он зверю, который в ответ повилял хвостом.
Ситар уверенно направился к склепу, бесцеремонно вскрытому солдатами Франсуа де Шазерона. Филиппус ощутил суеверный страх, от которого похолодело в животе, однако последовал за волком. На пороге он остановился как вкопанный:
— Вы! — вырвалось у него.
С покрасневшими от слез глазами Альбери сидела на корточках между двух наполовину разрытых холмиков. Ситар приблизился к ней и облизал ей руки.
— Милый Ситар, я была уверена, что ты выпутаешься.
— Не благодаря вам, судя по всему! — жестко бросил Филиппус.
Они какое-то время молча неприязненно глядели друг на друга, потом он спросил:
— Где она?
Альбери знаком попросила его подойти поближе. Она выглядела очень усталой.
— Шазерон заключил ее в одну из своих темниц. Помиримся, Филиппус, вы не против? Сейчас не время для ссор.
Ему хотелось выплеснуть на нее все, что накипело на сердце, но он признал ее правоту. Отныне нужно было думать только о Лоралине. Он подошел и сел рядом.
— Как это случилось?
— Вам не понять. Даже я не понимаю. Нужно спасать ребенка, Филиппус.
— Спасать нужно обоих, — убежденно произнес он.
Они помолчали. Альбери, набрав в горсть камешков, машинально пересыпала их из одной руки в другую. Это помогало ей размышлять, но их шорох раздражал Филиппуса. Однако он не остановил ее. Что-то непонятное витало в этом месте, но что именно, этого он не мог сказать. Он горел желанием действовать, куда-то бежать, но не знал куда.
— Шазерон считает, что запер меня в моей комнате, — заявила Альбери. — Когда я наткнулась на стражника у моей двери, который сказал, что в замке установлен карантин, то сразу поняла, что произошло нечто необычное. Тогда я закрылась изнутри на задвижку, и… вот я здесь.
— Надо ее освободить, немедленно! — приказным тоном произнес он.
— Нас схватят! Подождем до ночи…
— Я не хочу ждать, Альбери! Пойду один, если требуется!
— Не дурите! Вы заблудитесь. А он не причинит ей зла.
— Вы в этом уверены?
Она повернула к нему обеспокоенное лицо.
— Я ни в чем не уверена, мессир, но мне хочется в это верить, потому что другого выбора у нас нет.
— Ваш муж не может нам помочь?
— Он вернется только через несколько дней. Не знаю, где он сейчас — уехал с каким-то поручением сеньора.
— Значит, мы остались с ним один на один.
— Да.
— Есть ли потайной ход в ту темницу?
— Да. Англичане все предусмотрели на тот случай, если окажутся в заточении, но, как и каждый ход, этот начинается в горах. Не знаю, исправен ли механизм, открывающий дверь.
— Давайте проверим!
— Какой вы несдержанный, упрямый и неразумный, — одернула его Альбери. — Вы хотите рискнуть приводить его в действие на глазах стражника или Шазерона? Этой ночью, я сказала!
Филиппус потупился. Несмотря на гложущее его беспокойство, он вынужден был признать, что она права. Тем не менее ему не сиделось, возбуждение побуждало к действию. Он подошел к могилам. Альбери тотчас вскочила.
— Что вы собираетесь делать?
— Надо их привести в порядок, обе.
Альбери твердой рукой преградила ему дорогу.
