Она немедленно допросила караульного, дежурившего у двери. Тот подтвердил, что врач не выходил с тех пор, как он встал на свой пост.
Озадаченная Антуанетта решила осведомиться у слуги Филиппуса о причинах, побудивших врача пренебречь своим больным, но до этого приказала вымыть Франсуа, поменять постельное белье и навести порядок в комнате.
Пока она шла к месту их ночлега, ей вспомнилось, что Филиппуса она не видела и за завтраком. А может быть, просто не обратила внимания, поскольку проснулась с сильной головной болью? Она упрекнула себя: а вдруг и врач занемог? Когда она постучала в дверь, ее раздражение уже сменилось состраданием.
Коришон, зевая, открыл ей, но остатки сна тут же исчезли с его лица, как только он услышал новости о своем хозяине. От неожиданности слуга только открывал и закрывал рот, потом широким жестом пригласил ее войти.
— Он будто испарился, Гук! — всплеснула она руками и беспомощно уронила их на колени.
Прево выслушал рассказ хозяйки замка с некоторым покалыванием в сердце. Увидев, как она, бледная и запыхавшаяся, ворвалась в помещение для стражи, он было подумал, что супруг ее приказал долго жить, но оказалось, что Антуанетта хотела сперва лично расспросить караульного, стоявшего на посту первую половину ночи. Затем, все еще бледная, она с глазу на глаз поведала ему о таинственном происшествии.
Комнаты Филиппус не покидал, но тем не менее его там не было. Для очистки совести Гук все-таки спустился к подножию башни, убедился в отсутствии следов на снегу, потом поднял глаза к окну с частым переплетом и удостоверился, что оно недоступно даже для очень ловкого человека. Но если Филиппус по непонятной причине и выпрыгнул из окна, на снегу остались бы хоть какие-то следы.
Дрожавшая рядом Антуанетта со страхом ссылалась на козни дьявола, а в Гуке закипала глухая ярость при воспоминании о расспросах врача, который предполагал наличие потайного хода в замке. А ведь такой проход связывал комнату Альбери с лесом. После эпизода в Воллоре Гук проник в него, пока его супруга возилась на кухне. Ему не верилось, что Лоралина могла летать. Он полагал, что обнаружит там другие ходы, ведущие в пещеру и в Воллор, но вернулся ни с чем, так что ему волей-неволей пришлось согласиться с версией жены. Подземный ход не имел ответвлений, как и говорила Альбери.
Углубленный в свои мысли, прево не отвечал на сетования Антуанетты. И только когда она дрожащими пальцами дотронулась до его руки, он отсутствующе взглянул на нее.
— Гук… — бесцветным голосом прошептала она.
Он что-то проворчал в ответ, но тут же заметил слезы в ее глазах.
— Мне страшно… — простонала она.
Тогда он нежно обнял ее. Ему вдруг тоже стало страшно. Нет, не дьявола он страшился, как Антуанетта де Шазерон, а правды.
Он быстро отстранился от нее, опасаясь, как бы кто-нибудь из башни не увидел этого краткого объятия. Пришло решение еще раз серьезно поговорить со своей женой.
Он нашел ее на кухне, где она вместе с толстушкой Жанной чистила овощи для обеда. Едва он переступил порог, как Альбери встала и пошла ему навстречу.
— Я должна поговорить с тобой, Гук, — серьезным тоном заявила она, сразу охладив его пыл.
С этими словами она увлекла его в прилегающее помещение, служившее кладовкой. Закрыв за собой дверь, она прижалась к ней, скрестив за спиной руки, словно желая сказать, что разговор будет долгим и выпускать она его раньше времени не собирается.
— Что-то странное происходит в замке, Гук.
— Знаю, мессир Филиппус исчез самым загадочным образом.
Услышав это, Альбери побледнела. Ее бледность явилась доказательством неподдельного удивления. И Гук не удержался от вопроса:
— Разве ты не знала?
— Нет, я проснулась поздно с головной болью. Такое со мной происходит уже несколько дней. Я даже не спустилась к завтраку, а прошла прямо на кухню. А что случилось?
— Расскажу потом. Что ты хотела мне сказать?
Тон его был сухим. Альбери отошла от двери, приблизилась к нему, с задумчивым видом села на бочонок и потупилась. Она казалась встревоженной. Гук почувствовал, как стихает его гнев. Он опустился перед ней на колени, нежно взял за руки.
— Посмотри на меня, Альбери. Хотелось бы верить, что ты не имеешь к этому отношения.
Она подняла голову.
— Как можешь ты не верить, муж мой? Тебе мало проклятия, которое давит на меня? — убедительно произнесла она, глядя ему в глаза. — Зачем добавлять к нему твои подозрения, недоверие? Мне ничего не известно об этом деле, но знаю одно: может быть, есть связь между тем и этим!
— Тогда говори, — подбодрил Гук, убирая с ее лба прядку, выбившуюся из-под чепца.
— Но сначала скажи, не чувствовал ли ты себя разбитым этим утром? Сегодня и в предыдущие дни?
— Немного.
— Я опрашивала людей, и, кажется, все, кому разрешено входить в комнату Франсуа или находиться поблизости, испытывают такие же недомогания. Все, кроме караульных, которые, как тебе известно, питаются отдельно.
— К чему ты клонишь?
— У меня такое чувство, Гук, что нас травят. Не могу сказать, с какой целью, но думаю, мессир Филиппус прав. Болезнь, от которой страдает Франсуа, не естественна.
— Лоралина? — осмелился предположить Гук, пришедший в замешательство от этого признания.
— Я тоже так думала, и поэтому вчера вечером сходила к ней. Она заверила меня, что ничего об этом не знает, а еще меньше — о свойствах ядов. А, по словам Филиппуса, отрава, которой сейчас кто-то пользуется, убивает свою жертву не сразу. Лоралина молода, наивна и очень одинока. Холод загнал ее вместе с волками в пещеру, и впервые в жизни она осталась наедине со своими невзгодами и горестями, лишилась материнского тепла. Я, как могу, пытаюсь заменить ей мать и наверняка заметила бы в ней малейший намек на продолжение мщения. Гук, ты должен верить мне! К тому же не существует другого хода, кроме того, который ведет в нашу комнату. Да и о нем она не знает по известным тебе причинам. Она все еще думает, что я приезжаю к ней на муле, и из-за волков оставляю его в укромном месте. И все же я тщательно обшарила пещеру, но безуспешно.
— И все-таки такой ход есть. Филиппус вошел в него этой ночью из комнаты Франсуа, но назад не вышел!
— Тогда ты должен его найти, Гук. Я больше, чем кто-либо, желаю смерти Франсуа, но мне невыносимы глаза, осуждающие меня и моих близких. Франсуа — подлый человек, многие его ненавидят. К тому же он не беден, и стоит ему умереть, как соседи поспешат завладеть его замками. Лоралина — идеальный виновник. Я — тоже. А ты хороший прево, очень честный. Не позволяй прошлому влиять на твой здравый смысл. Я же со своей стороны буду пробовать все блюда до того, как они попадут на стол, и тщательно прослежу на кухне за их приготовлением. Может быть, это помешает злоумышленнику, у которого наверняка есть сообщник. Найди его, Гук. Не ради спасения Франсуа, но чтобы снять с нас обвинение. Я не хочу утратить твое доверие, хватит того, что я потеряла твою любовь.
