— О чем вы говорите?
— О ваших слабостях и слабостях дамы Антуанетты.
Гук поперхнулся. Он почти забыл о том, что случилось недавно. Антуан де Колонь положил руку на его плечо.
— Я принадлежу Церкви, и в моей власти прощать, а также ничего не видеть и не слышать. Если я могу рассчитывать на вашу скромность, моя скромность вам обеспечена. Полагаю, у нас общие интересы.
— Я позабуду об этом деле, отец мой, как только мое любопытство будет удовлетворено.
— В таком случае запомните только имя без всяких подробностей. Иначе вы подвергнете опасности то, чем дорожите. Дорожите пуще всего.
Гук опустил голову. Антуан приблизил губы к его уху и шепнул так тихо, что Гуку шепот этот показался журчанием ручейка:
— Лоралина.
Лоралина. Холодок пробегал по спине при одном только мимолетном воспоминании об этом простом имени. Уже два дня Гук неотлучно находился при Антуанетте и архитекторе, стараясь наилучшим образом потрафить желаниям хозяйки замка. Однако угодить ей было нелегко, так как они постоянно менялись, и это очень раздражало его, как и мэтра Пателье, который, по его словам, давно привык к женской непоследовательности. Гук старался не ставить Антуанетту в неловкое положение. А та несколько раз пыталась сблизиться с ним, однако он не хотел оставаться с ней наедине и ссылался на неотложные дела всякий раз, как только вырисовывалась нежелательная перспектива неизбежного тет-а-тет. Гук и сожалел о том поцелуе, и очень жаждал вновь заключить ее в свои объятия. Он разрывался в своих сомнениях еще больше после откровения аббата. У него постоянно возникали вопросы, не находившие ответа, и ни один не исключал причастности Альбери, ни в одном не было подтверждения искренности его жены по отношению к нему. Ему не терпелось вернуться в Монгерль и все выяснить.
А что касается роли Антуана де Колоня, то здесь Гук был в полнейшем недоумении. Знал ли аббат истоки этой истории? Что дала бы ему смерть Франсуа? И был ли то несчастный случай или акт возмездия? Гук вовсе не хотел быть судьей в этом деле — наоборот, он был частично удовлетворен уничтожением ценной для Франсуа документации. Ему хотелось знать правду. Всю правду. Чтобы не чувствовать себя мальчиком на побегушках.
— Вы о чем-то размечтались, мой добрый Гук, не думаете ли вы о том пролетевшем мгновении, о котором все время думаю я?
Гук вздрогнул, поднял голову. Антуанетта улыбалась ему нежной сообщнической улыбкой, стоя в нескольких шагах от него, в небольшом будуаре, который она намеревалась переделать. Они были одни. Дрожь прокатилась по его спине. Погруженный в свои мысли, он не прислушивался к ее беседе с архитектором, не видел, когда мэтр Пателье ушел. На миг его охватила паника, когда Антуанетта мягко дотронулась до его плеча. Взгляд ее был многообещающим.
— Не бойтесь, друг мой. Мэтр Пателье долго будет искать свой измерительный шнур, он считает, что потерял его в зале для приемов.
Она усмехнулась, достав из рукава искомый предмет, потом почти прижалась к нему.
— Дама Антуанетта… — тоном упрека пробормотал Гук, словно голос его мог предотвратить то, что он уже считал неизбежным.
Разум его, застигнутый врасплох, был побежден страстью. Антуанетта провела ладонью по его щеке — жесткие волоски небритой бороды возбуждающе покалывали тонкую кожицу. «Не надо бы!» — неуверенно возразил голосок в его голове, но его уже целиком всасывала бездна ее глаз. Он обхватил руками выгнутую податливую талию, увлек Антуанетту в альков, откуда мог заметить любое движение на подступах к комнате. И тут только жадно впился в стонущие уста. Он уже не в силах был сдерживать мучительное влечение своей набухшей плоти. Антуанетта отдавалась его ласкам, словно молодая кошечка первому встречному самцу.
— Возьми меня… Здесь… Сейчас же… — задыхалась она, сжимая рукой его вздувшийся гульфик.
Он одним движением нагнул ее, задрал юбки. Властное желание не давало времени на утонченные ласки. Неодолимая потребность обладать ею… Найти облегчение в этом предлагающем себя теле… Облегчение, в котором отказывала ему Альбери.
Он толчком уверенно вошел в нее и тут же прикрыл ладонью ее рот, чтобы приглушить вырывающиеся стоны наслаждения. Продлевая его, он выждал несколько секунд, а затем судорожно задвигал бедрами, торопливо выплескивая из себя все накопившееся за пятнадцать лет монашеской жизни. И только после этого до него дошло, что вел он себя как последний хам, а Антуанетта, повернув к нему сияющее лицо, счастливыми глазами смотрела на его изменившиеся черты со следами еще не угасшей пламенной страсти.
— Простите меня! — хрипло выговорил он, пока она тщательно оглаживала юбки, убирала на место несколько выбившихся прядей волос.
Антуанетта нежно и радостно посмотрела на него.
— Простить вас, мой друг? За то, что вы подарили мне долгожданное счастье? Нет. Я люблю вас, Гук. И больше не избегайте меня. Вы мне так нужны.
Она прижалась к нему, чувствуя, как медленно стихает бурление в его теле. Он чуть было не отстранил ее, как какую-нибудь служанку, взятую наспех, но не посмел. Он был ее вассалом. Отныне она распоряжалась его жизнью и смертью сильнее, чем ее жалкий супруг.
— Теперь нам надо соблюдать осторожность, — застенчиво произнес он. — Скоро вернется мэтр Пателье.
— Я вас все еще волную, правда? — восхищенно спросила она.
— Да, — быстро откликнулся Гук, не зная, лжет ли или нет.
— Тогда мы скоро опять встретимся, мой возлюбленный!
Гук лишь кивнул и сделал шаг назад. Итак, он стал ее любовником. И никуда ему от этого не деться до поры, пока она больше не захочет его. Разум его торжествовал, а вот душу все больше окутывала печаль. Имеет ли он теперь право требовать правды от Альбери, если сам не сможет предложить ей ничего, кроме лжи? Не обращая внимания на ласковый голосок, просящий остаться, он вышел из комнаты, опечаленный проявленной слабостью и грядущими последствиями.
На следующий день Франсуа объявил, что готов возвратиться в Монгерль. Он вызвал Гука в башню, и прево во второй раз переступил запретный порог.
Франсуа де Шазерон показал ему на два тела с посиневшими лицами, лежащие на полу. Это были каменщики, нанятые для ремонта башни.
— Они слишком много знали! — словно оправдываясь, сказал Франсуа и пожал плечами. — Я уезжаю первым вместе с женой. Вывернись как-нибудь и передай это их семьям. Здесь деньги за хорошую работу.
Гук взял кожаный кошелек; слов для ответа у него не нашлось. В который уже раз должен он покрывать жестокость своего хозяина. На мгновение мелькнула безумная мысль сказать Франсуа, что он любовник Антуанетты. Франсуа в таком случае обнажит меч или велит повесить его. Тогда-то Гук будет свободен. Свободен, как Изабо. Но этого нельзя делать, он обречет на смерть Альбери и Антуанетту.
— Стареешь, Гук, — проворчал Франсуа, заметив его насупленное лицо. — Становишься сентиментальным!
