— Как странно вы меня назвали, — растрогался Филиппус.
— Это имя будет секретом вашей жизни… — успел тихо проговорить Мишель, закрывая глаза, чтобы провалиться в глубокий сон.
— Секрет моей жизни… — вполголоса повторил взволнованный Филиппус. — «Почти ребенок… И все же такой великий!» — подумал он, нежно отодвигая каштановые пряди, прилипшие к его пылающему лбу.
Он взглянул на астролябию, неоспоримо господствующую в этой комнате среди множества книг и исписанных пергаментов. Прибор так напоминал ему те изобретения, которые считаются дьявольскими, что Филиппус не мог сдержать непрошенной дрожи. Инквизиторы готовы уничтожить все, лишь бы перекрыть дорогу истинным знаниям, которые они не могли понять и запретить. Сколько еще убийств совершится во имя невежества? От этой мысли ему стало не по себе. Он осторожно встал и вышел из комнаты, чтобы успокоить домочадцев.
Отец и его младший сын Гектор молча сидели за столом. Филиппус не слышал, когда они пришли, и смутился оттого, что вдруг почувствовал себя песчинкой, попавшей в их отлаженный быт. Мужчина, однако, нисколько не удивился его появлению и любезно поздоровался, и только приход жены развеял тягостную стесненность. Она, вероятно, рассказала ему о происшедшем, а Филиппусу осталось лишь подвести итог:
— До рассвета я не могу сказать ничего определенного. Но если предсказания вашего сына верны, то вы можете сохранить надежду. А сейчас мне надо быть рядом с ним.
— Не в обиду вам будет сказано, мессир, — вздохнул отец, — я мало интересуюсь странностями моего старшего. Уж лучше бы он был мне помощником, как его брат, а не витал в облаках. Поверьте, если бы жена в память о своем отце не поддерживала его желание стать врачом, он бы твердо стоял на ногах.
— Мишель хочет стать врачом? — удивился Филиппус.
— А откуда же его хирургические инструменты? Да он и думать о другом не хочет!
Пока отец изливал на Филиппуса свою горечь, выходившая ненадолго мать вернулась.
— Возьмите!
Филиппус взял глиняный горшочек, который протягивала ему женщина, и с любопытством открыл его.
— Кристаллики соли? — недоуменно спросил он ее. — Для чего?
— He знаю, мессир. Мишель лишь просил передать это вам, когда вы придете нас успокаивать.
— Когда просил? — забеспокоился Филиппус.
— Да недавно, на верху лестницы, перед тем как вы спустились.
Филиппус недоверчиво смотрел на нее, спрашивая себя, а не шутка ли это? Он ни на минуту не отходил от кровати больного, а тому в его состоянии невозможно было встать с постели. Безмятежно доверчивое лицо матери убедило его в том, что здесь надо искать другое объяснение. Не найдя ни одного, он натянуто улыбнулся и вернулся к своему пациенту.
Мишель спал, часто и неровно дыша. Быстро осмотрев его, Филиппус заключил, что температура все еще повышается. Он попробовал было напоить мальчика, но тот выплюнул воду, попавшую ему в рот. Отойдя, Филиппус уткнул лицо в ладони. Если температура быстро не снизится, все пропало.
Он тщетно рылся в памяти, но голова была пуста, из нее враз испарились все знания, а ведь жизнь этого мальчика казалась ему ценнее, чем чья бы то ни было. Вдруг взгляд его зацепился за деревянный крест над изголовьем кровати, и в мозгу закрутились воспоминания о былых временах. Разве не слышал он о феномене раздвоения личности? Конечно, для всех это была лишь легенда, но ведь Мишель такой необыкновенный! А раз он ссылался на Всемогущего, то не следовало ли поискать какое-нибудь случайное сходство между ним и Христом? «Случайностей не существует», — недавно сказал Мишель за столом. Тогда? Где же ключ?
А рядом стонал мальчик, льняные простыни не просыхали от обильного пота. Если уж он не может поглощать жидкость, надо, чтобы сохранялась та, что находится в нем. Именно эта очевидность высекла искру, воспламенившую его память. С незапамятных времен для этого использовали рассол! Взяв щепотку соли, Филиппус открыл рот Мишеля и всыпал в него соль. И так он делал с равными промежутками до самого рассвета, чередуя лекарства и смен простыней, холодных и влажных, которые накидывал на дрожащее тельце.
От прикосновения чьей-то руки к виску он открыл глаза. Через окно в комнату проникал молочный солнечный свет. Филиппус вздернул голову, отяжеленную сном, который вдавил его в единственный стул с подлокотниками напротив кровати.
На безмятежном лице Мишеля играла спокойная улыбка. Филиппус приложил ладонь ко лбу мальчика и удовлетворенно заключил:
— Ну вот, идете на поправку. Температура спала.
— Благодаря вам, мой друг, — поблагодарил его Мишель.
— Надо благодарить Бога, который наделил вас таким несравненным даром.
— Думаю, здесь все гораздо сложнее, — возразил Мишель, загадочно подмигнув. — Но у нас теперь будет время проникнуть в эти тайны. А сейчас я голоден и очень хочу пить… Не знаю уж, чем вы меня лечили, но у меня во рту такой привкус, будто я всю ночь жевал соль.
— Побегу предупредить ваших и заодно принесу вам поесть, — радостно засмеялся Филиппус.
Пока он, перескакивая через несколько ступенек, сбегал по лестнице, ему думалось, что жизнь все-таки прекрасна. И раз уж он удостоился благосклонного взгляда Господа через его протеже, нет сомнения в том, что самого его ожидала великая, благородная и чудесная судьба.
5
Антуан де Колонь, застонав от наслаждения, откинул голову назад. Сладострастно расслабленный в кресле, на четверть повернутом от рабочего стола, с рясой, завернутой на выступающий живот, он всецело отдался содроганиям удовлетворенного тела. Очистившись от этой дьявольской похоти, которая овладевала его плотью, он уже проваливался в вязкий сон, надеясь, что по пробуждении Божьей милостью ум его и сердце найдут правильные слова для облегчения страданий прихожан.
Однако необычный шорох прервал его начинающееся оцепенение. Он было подумал, что уже находится на дороге в рай, обсаженной цветами и залитой внеземным светом. Тяжело приподняв онемевший затылок, он широко открыл глаза. Прямо перед ним стояла Альбери с насмешливо-презрительной гримасой на лице. Рукой она слегка опиралась о наличник потайного хода, из которого только что вышла.
Спохватившись, что сидит в неприличной позе, он быстро опустил рясу, невольно покраснев от улыбки, раздвигавшей губы пришелицы.
— Ради бога, Альбери, вы могли бы и отвернуться, — раздраженно проворчал он, неловко принимая более подходящую позу.
— Вы храпите, отец мой! — только и ответила она, не сдвинувшись ни на дюйм.
— В том-то и дело, — буркнул он.
— Тогда просыпайтесь, отец мой, — воскликнула Альбери, разражаясь заливистым смехом.
Впервые видел он, как она смеется. И вдруг позабыв все, что до этого было, Антуан пристально посмотрел на нее, сердце его учащенно забилось. Альбери покачала головой, будто прочитав его мысли.
