Проследив за исчезающим средь неизменных Францисковых тополей всадником, Савиньяк вновь закинул голову, разглядывая расцарапанную перистыми облаками синь. Часы утверждали, что нет и четырех, но слишком низкое солнце с ними не соглашалось, приняв сторону Стефана Уэртского, утверждавшего, что ночь идет с востока на запад. Конклаву это, само собой, не понравилось, но на счастье сьентифика как раз в тот год Мтсараху-Справедливцу не понравился конклав. Магнусы отправились в Закат, а Стефан – на Южную Дигаду, где прожил среди книг и рукописей еще лет тридцать. Пару его трактатов Ли под присмотром ментора осилил и даже понял, но потом стало не до видимого небесного.
Сговариваясь о встрече среди молний, они с Рокэ про выводы Стефана забыли напрочь. Лионелю о разнице во времени напомнили вздумавшие отставать часы, кружащему возле Аконы Алве подсказывать некому, так что, скорее всего, он начнет в полночь, как и собирался. В аконскую полночь, что вообще-то неплохо. Было бы обидно не поднять хотя бы пару бокалов за приход своей почти наверняка последней весны. Это перед боем лучше обойтись без выпивки, и перед дуэлью, а нынешняя изломная выходка ничего не решает, разве что уверенности придаст, как придает ее знание местности. В бой так и так вступать с марша, но хоть в болото или овраги не влетишь. Да и главное не это, главное – осознание того, что все повисло на тебе, а значит, ты не промахнешься и сделаешь что нужно. И когда нужно.
– Ваше высокопреосвященство, мой друг из тех людей, у которых выбор будет всегда.
– А у вас?
– Нет.
Пусть дальше сам себя убеждает, а тебе пора на север за армией, которую еще нужно объездить. Какой уж тут выбор…
Спроси кто Савиньяка, согласен ли он на полное небытие и забвение, он бы сказал, что да. При условии, что Рокэ уцелеет, а у Эмиля с Франческой родится сын. И что когда припрет, а припрет оно обязательно, кто-то вновь сумеет взобраться на призрачную башню и развернуть то, что потомку огнеглазого Флоха представляется табуном. Ответ был бы честным, да и звучал неплохо, другое дело, что сговориться с будущим нельзя, можно разве что понять его логику, то есть вернуться к теории. Той самой, что позволила Бертраму, испортив учебный прибор, разгадать тайну колодцев. Все логично: кто бы ни создавал мир, он должен был увязать звезды с травами, бег с вечностью и всё со всем. Вышло… красиво.
Раскисшая дорога пошла под уклон, знаменуя близость степной речушки. На карте она должна была значиться – и значилась – как Синявка. Поэтичностью название не блистало, а серо-желтые глинистые берега навевали уныние, но через месяц-полтора колокольчики превратят их во второе небо. Пусть ненадолго, неизбежность конца лишь усиливает очарование. Все тот же Стефан на допросе заявил, что для него главным доказательством существования Создателя является красота. Мысль сочли еретической, а ведь лучшего о богах так никто и не сказал.
Глава 2
Липпе. Акона. Старая Придда
1 год К. Вт. 24-й день Зимних Молний
1
Мэллит вспоминала день Судеб, самый длинный день своей жизни. Утром достославный из достославных принес весть о том, что ничтожной суждено стать Щитом и Залогом. Сестры вымыли избранной волосы и под плач матери отвели в комнату без окон, оставив в одиночестве. Горели светильники, и в их свете вода в кувшине на столе казалась золотистым вином. Где-то за стенами мужчины готовили чертог ары, а женщины шили нужные одеяния, но здесь не было ни времени, ни слез, ни страха. Мэллит сидела в углу, обхватив колени и ожидая, когда случится хоть что-то. Она не надеялась и не сетовала, ведь выбор достославных был справедлив: кому и закрыть собой необходимого многим, как не изуродованной материнским горем дурнушке?
Так думали все, кто жалел неудачную; так думала она сама, утешаясь тем, что к ставшей Залогом не войдет купленный муж и, вечно одинокая, она сможет Ночами Луны гулять по городу. Встреча у ждущей крови ары изменила все, и ничтожная устремилась к ложному огню. Пройдя по ядовитой грязи, дочь Жаймиоля выбралась к светлому роднику, но в тот день она была глупа и не заслужила милости Луны. И еще она была слепа и неблагодарна, но Сэль достойна счастья, а ее ждет боль! От своего решения подруга не отступит, но, зная о дурном наперед, его легче перенести.
Нужные слова гоганни начала подбирать сразу после битвы в саду Кримхильде. Это было непросто, ведь дни заполняли несведущие, которым приходилось долго объяснять, как слышать голос мяса и смешивать подливы. Гаунау старались, а в двоих из старательных Мэллит заподозрила присущее лишь истинному мастеру чутье. Гоганни бы гордилась успехами учеников и ждала свадебного пира, чтобы насладиться заслуженной похвалой, если бы не тревога за Сэль.
Когда утки и гуси были натерты привезенной из Аконы травяной смесью, а мясо юных быков впало в дрему, впитывая горчицу и драгоценный лимонный сок, девушка покинула кухни и, отерев руки, поднялась в парадные комнаты. Она шла за помощью, но за столом Царственной сидела нареченная Кримхильде, она пила вино и казалась взволнованной. Изгнать принцессу было столь же невозможно, как и начинать при ней разговор. Присев, как ее учили, Мэллит сказала, что отметит блюда, полные чуждого северу огня, листьями мяты, и поспешила в свои комнаты, понимая, что говорить с подругой придется самой и откладывать больше нельзя. Часы на большой башне пробьют десять раз, и за Сэль придут.
Как начать разговор, гоганни не представляла, и потому решила постучать к подруге с просьбой зашнуровать верхнее платье, но не успела. Сэль вошла сама, когда Мэллит расправляла юбку, и тут же принялась помогать, радуясь местным обычаям.
– Гаунау выходят замуж с распущенными волосами, – объясняла она, затягивая ею же расшитый корсаж. – Это очень удачно, потому что знатных дам здесь причесывают плохо. Ее высочество Кримхильде и так высокая, а ей на голове навертели что-то вроде «паонской башни», только шире. Хорошо, что ее высочество это поняла и теперь ходит с косами. Это еще и удобно, но косы в Гаунау носят вдовы, так что мне придется придумать, что делать с волосами. Наверное, я буду носить алатскую сетку – если волосы не очень длинные, то они от этого не портятся. Сядь, я повяжу тебе ленту.
Вставать и садиться в праздничном платье ничтожную обучили еще в Олларии. Дворцовая наука была полезна, но приставленных к «баронессе Сакаци» женщин хотелось забыть навсегда.
– Здесь нет назойливых, – удивилась гоганни, садясь на покрытый серым мехом табурет. – Это приятно, я не думала, что так можно.
– Гаунасские дамы дальше свитских комнат без приглашения не заходят, а челядь делает только то, что ей велят. – Подруга вздохнула, и Мэллит поняла, что сейчас услышит о мертвой королеве. – Его величество тоже одевается сам, хотя, наверное, ему трудно натягивать чулки, но все равно так гораздо лучше, чем со слугами, которые ничего не дают делать, а потом болтают… Ее величеству очень мешало, что одну ее оставляли только в молельне и в постели за пологом, а ведь придворные дамы еще хуже служанок. Я слышала, как они шептались о том, что у ее величества дурные дни. Приврать они не могли, потому что в королевском туалете участвуют все дамы по очереди, но все равно это противно.
