– …Да царствует Солнце, – прокричал напоследок Карл, – да скроется Тьма!
Георгия раскрыла свой веер, и король сел, а танцующие еще раз преклонили колени. Раздались аплодисменты, не слишком мощные, ну так и зрителей было немного, куда меньше, чем в Тарнике, где к услугам Алисы были не только толпы придворных, но и все гвардейские офицеры. С балкона посыпались уже не лепестки, а цветы, детишки в белом – куда же без них? – притащили обвязанные лентами гвоздички и принялись раздавать снежинкам по четыре каждой.
Цветов оказалось больше, чем девиц, последняя цветочница растерянно завертела головой и устремилась к одетой в белое Франческе. Распорядители, успевшие сменить зимние жезлы на зеленые весенние, подали сигнал, и фрейлины посеменили к Октавии, бросая букетики к ее ногам, но это было еще не все. Галантный Дарзье собрал с ковра цветочную охапку и, который раз коленопреклонившись, вручил Октавии; та сосредоточенно ухватила подношение и, пригласив всех дорогих друзей на «Сказание нежных цветов», присоединилась к слезшему с трона брату.
Движение веера. Его величество подтверждает приглашение ее высочества и просит любезную сестру поблагодарить за чистую сегодняшнюю радость дражайшую тетушку. Дражайшая тетушка умиленно улыбается, победно колышутся аквамариновые серьги, вкрадчиво поет флейта, Октавия протягивает многострадальные гвоздики Георгии, один цветок отламывается от стебелька и падает в бумажный снег.
– Я счастлива отдать эти цветы сестре нашего любимого отца, – сообщает принцесса, – мы с братом обрели в Старой Придде дом и любовь.
– Но наше счастье, – радостно подхватывает король, – не может быть полным, пока Талиг не оправится от полученных им ран, а виновные не понесут должного наказания.
– Мой царственный брат, вы, как всегда, правы, но величие вечности не мешает радости цветка, пусть она и недолговечна.
– Это так, любезная сестра. Мы благодарим Регентский совет, господ дипломатов и наших добрых подданных и дозволяем им удалиться после нашего ухода.
Мальчик медленно и величественно кивает девочке, девочка подает мальчику руку, и августейшие дети вместе со сложившей наконец свой веер теткой под стук жезлов покидают зал. Следом еще один распорядитель тащит цветы, а в другую дверь, посылая воздушные поцелуи, семенят снежинки. Всё. Можно вставать и прощаться с теми, кто неминуемо прицепится.
– Сударыня, сударыня, умоляю вас на два слова…
– Добрый день, барон. Ваш оркестр был прекрасен, – собственно, только он прекрасен и был, но Коко без подобных признаний обойдется.
– Увы, я не обольщаюсь, извлекаемые нами звуки еще далеки от совершенства. Сударыня, я осознаю всю степень моей наглости, но, умоляю, представьте меня вашему певцу! Подобный голос невозможен, но я его услышал и не могу пройти мимо такого чуда.
– Хорошо, идемте. – Капуль-Гизайль – меньшее из рыскающих вокруг зол, пока он рядом, никто не затеет серьезный разговор. – Столь потрясший вас молодой человек – бакран и, кажется, большой друг виконта Валме.
– Мне сказали, но наш дорогой Марсель до сих пор не вернулся, возможно, потому что его место заняла некая девица. Само собой, я расспрошу виконта о его бакранском друге, но позже.
– Ваше дело. Вы знакомы с послом Кагеты или вас надо представить и ему?
– О… Его превосходительство несколько раз бывал у нас в Олларии.
– Тем лучше. – Любопытно, что великолепный Бурраз искал в особняке Коко и нашел ли? – Имейте в виду, что ваш певец с недавних пор еще и кэналлийский рэй.
– Герцог Алва неимоверно музыкален, он просто не мог иначе поступить. Какой голос… Гальтарские боги, какой голос!
Негустая толпа потихоньку распадается на группы и течет к открывшимся дверям, но Франческа остается на месте и вместе с ней сидят Бурраз и бакраны. Жакна тоже никуда не делся, но всего любопытней втиснувшаяся в своей юбочке между двумя послами снежинка. Айрис Хейл, прижимающая к груди две туфельки – золотистую и темно-серую с нарисованными серебром когтями.
Глава 3
Мейендорф. Старая Придда
1 год К. Вт. 24-й день Зимних Волн
1
Расцарапанный перистыми облаками закат обещал, что завтрашний день будет ясным, а по-бергерски солидный постоялый двор намекал на «исполненную радости ночь». Все правильно: в бой лучше уходить из счастья, помня, что оно за твоей спиной.
Савиньяк коротко сощурился на тонущее в снегах солнце и сдвинул полотняные занавески. Предстоящий разговор не казался трудным и был необходим в том числе и для того, чтобы проверить их с Рокэ замысел. Если в нем есть прореха, Хайнрих ее отыщет. Если…
Ронсвикские стрелки талигойского маршала не просто знали, они его признавали: такова цена присланного вовремя пива и не унизившей никого войны.
– Его величество в дальней комнате, – объявил здоровенный капитан со сбитым на сторону носом.
– Спасибо. – Отправляясь на север, Лионель знал дриксен несколько хуже кэналлийского, а гаунау заметно хуже дриксен; сейчас, как сказали бы в Торке, дубы сравнялись, жаль только, в Сагранне и далее варитские языки без надобности.
Бергерские анфилады состоят из четырех комнат, а важные разговоры ведутся у последнего окна, где ставят стол и при нем скамью для оружия. Не расстаются с железом и гаунау, вот что у варитов рознится, это цвета. Подданный Хайнриха умрет, но не наденет бирюзового, соплеменник Вольфганга-Иоганна шарахнется от темной гаунасской зелени.
– Хорошо, что пришел. – Сегодня его величество был по-медвежьи бур и хмур. – Я уже собирался за тобой посылать, любопытство заело. При нежелании всегда можешь отовраться.
– Обычно я так и поступаю. – Приглашать гостя сесть король и не подумал, а Ли не подумал этого приглашения дожидаться. – Ваше любопытство я по возможности удовлетворю, но пришел я потому, что Эмиль сходит с ума, Арно пока не годится, а Рокэ мне поможет не больше, чем я ему.
– Южные выверты, – Хайнрих приподнял свою любимую кружку. – Если я понял правильно, в Липпе ты не едешь.
– Я еду в Паону.
– Подлое место, – Хайнрих дернул и так распущенный пояс. – Ты не будешь пить на моей свадьбе, потому что спешишь?
– У меня два с лишним месяца. – Стань Бертрам варварским королем, он бы глядел так же, глядел и ждал ответа. – Если бы в Паоне не было Ореста, я бы проводил вас до Липпе.
– Но Орест есть и купается в скверне. Что ты собрался с ним делать?
– Лишить его возможности купаться, остальное доделают либо мориски, либо подданные.
– Если ты оставишь без скверны Ореста, ее поделят ваши дуксы и Марге.
– Они тоже не смогут купаться. Никто не сможет, если у нас выйдет.
– У нас… – гаунау заглянул в свою кружку, словно на дне ее скрывалась истина. – Ворон, само собой, летит в Олларию, а кто отправится в Эйнрехт? Его дриксенский сынок?
