Поскольку сам я ни бельмеса в их разговорах не понимаю, фру Торкильдсен всегда любезно пересказывает мне содержание программы. А там прямо ух какие страсти разгораются! Прямо наглядная, довольно отвратительная демонстрация человеческих проблем.
«Насилие над ребенком или несчастный случай?»
«Почему моя мать притворяется, будто у нее рак?»
«Моя дочь, которой двадцать один год, полностью зависит от своего парня, а тот ревнивый тиран, да еще и употребляет героин».
«Можно ли мне развестись с больной женой?»
«Мой муж ударил меня деревянным половником – а теперь хочет, чтобы я же и извинилась!»
И, разумеется:
«Я ударил свою жену деревянным половником – пускай она теперь извиняется!»
Каждый день приносит новые задачки, новых людей, которые плачут и выворачивают наизнанку душу так, как в доме фру Торкильдсен на моей памяти никто не делал, да и сама фру Торкильдсен, по-моему, такое вряд ли стала бы терпеть. Несмотря на это, фру Торкильдсен передача, похоже, нравится. Она заранее наливает себе термос чая и делает бутерброды с сыром – тут мне возле стола непременно перепадает кусочек чего-нибудь вкусненького. А фру Торкильдсен уже в предвкушении.
– Пойдем, Шлёпик, смотреть про доктора Пилла, – зовет она меня.
Я следую за ней в гостиную, где фру Торкильдсен садится перед телевизором. Сперва играет музыка, и фру Торкильдсен рассказывает, о чем будет сегодняшняя передача. Больше я от нее ни слова до конца передачи не слышу.
– Уфф! – говорит она, выключив телевизор.
Обычно этой репликой она и ограничивается, но иногда пускается в долгие объяснения, от которых кровь в жилах стынет, причем вывод фру Торкильдсен делает тот же, что и посмотрев новости. Все рушится, летит ко всем чертям.
Собственная жизнь фру Торкильдсен намного спокойнее, чем страсти, которые показывают в шоу доктора Пилла. У тех, с кем она разговаривает по телефону, тоже, разумеется, бывают проблемы, но проблемы эти в основном связаны со старостью. У кого-то сердце сбоит, кто-то шейку бедра ломает, а кого-то дети не навещают. Никакого насилия, никаких испепеляющих душу чувств, никаких наркоманов, лишь скучные проблемы – чтобы забыть их, как раз и смотрят телевизор. Впрочем, жаловаться – дело неплохое, особенно когда жаловаться не на что, поэтому фру Торкильдсен слегка кривит душой и говорит, что ее тоже никто не навещает. Во-первых, это неправда, а во-вторых, думаю, она просто хочет успокоить собеседника.
Ее Щенок навещает нас то и дело и говорит преимущественно о цифрах. Когда у него есть время – а такое бывает редко, – он и от чашки кофе не отказывается. Однажды он зашел в гостиную и позвал меня с собой в машину. К моему удивлению, фру Торкильдсен не возражала.
Я сперва растерялся, а потом, когда мы со Щенком отъехали от Дома, то и испугался. Без фру Торкильдсен мне сделалось не по себе. После смерти Майора я впервые с ней расстался. А уж когда я учуял в машине запах ружья, то совсем распереживался.
Оружие в машине меняет если не все, то очень многое. Мы чего, на войну едем? Или на охоту? Или по другим делам? Я нервничал, меня мучило неприятное предчувствие надвигающейся катастрофы, однако чуть позже я понял, что вот-вот произойдет нечто в буквальном смысле слова великое. Стекло со своей стороны Щенок опустил, и в машину хлынули все запахи мира. Сориентироваться в них было невозможно, поэтому оставалось лишь дышать полной грудью.
Когда до меня дошло, что я впервые в жизни не останусь в машине, а по-настоящему пойду на охоту, я, к стыду своему, слегка съехал с катушек. Фру Торкильдсен несколько раз водила меня во всякие места, которые я по простоте душевной принимал за лес. Ну то есть там росли деревья и трава. Суть одна и та же, и тем не менее тут все было иначе. Деревьям, растениям, запахам и звукам не было конца. И повсюду жизнь: шорохи, потрескиванье, запахи, оркестры крошечных животных, и никаких собак кроме меня. Мой лес.
Майор всю свою жизнь хранил целую коллекцию оружия, но на моей памяти он ни разу не выстрелил. Оружие он запрятал в самых удивительных местах – пистолет, например, в прихожей, в ящике с носками, а помповый дробовик лежал под кроватью, на которой спал Майор. Не припомню, чтоб он из чего-нибудь стрелял.
Когда прогремел первый выстрел, я обмочился от страха. Ничего подобного я еще не слыхал. Вздрогнув, я тут же забился в кусты, но не успело стихнуть эхо, как выстрел этот превратился для меня в непобедимый клич нашего племени, и после второго выстрела я предвкушал третий.
Я охотился в лесу, Щенок фру Торкильдсен охотился в лесу, оба мы мочились на деревья, помечая территорию, и день был чудесный, пока я не поднялся на очередной холмик. Щенок безнадежно отстал. Я уже спускался с другой стороны холма, когда Щенок понял, что происходит. Он закричал, принялся звать меня, и в четырех стенах голос его наверняка звучал бы властно, но здесь, среди деревьев, казался слабеньким и хилым. Из-за запаха, сгущавшегося все сильнее, крики я едва слышал. Обычно стоит мне почуять новый интересный запах, и меня не удержать, а такого сложного и интересного запаха, как в тот момент, я в жизни не встречал.
А потом в моем маленьком собачьем мозгу сработала тревожная кнопка. Возбуждение и эйфорию острой иголкой пронзил страх. Запах шел из кустов прямо передо мной, но желание сунуться туда угасло в зародыше. Замешкавшись, я решил не бросаться внутрь, теперь мне казалось более разумным отступить, потому что импульс был более чем ясным: бойся!
Да, запах этот был с изюминкой, так пахнет существо, которому едва ли знаком страх и которое бесстрашно берет свое. Вообще-то, задирая заднюю лапу, мы все пытаемся доказать то же самое, но некоторым даже самих себя не обмануть. Я, например, унюхав в парке лужу, сделанную злобным стаффордширом, естественно, с отвращением стараюсь набрызгать сверху, однако мне и в голову не придет вступить с этим самым стаффордширом в схватку за территорию.
Да, в моей жизни встречалось немало столбов, запах которых приказывал мне бояться, но по-настоящему меня не напугал ни один из них. Больше всего на свете я боюсь страха, вот только я и предположить не мог, что страх в своем чистом проявлении пахнет Волком.
Про волков я слышал, просто не осознавал, что они и впрямь существуют. Среди городских собак вообще бытует мнение, будто волк – это некое мифическое существо. Я их прекрасно понимаю, особенно если это живущие в городе охотничьи собаки. Мне хотелось верить, что волк существует, я лишь был не готов к тем чувствам, которые испытаю, поняв, что он действительно есть. Именно в тот день я и узнал, что кроется за ранее бессмысленным для меня выражением «счастливое неведенье».
Источником запаха был здоровенный камень, еще не высохший. Я медленно приблизился к нему, и с каждым шагом запах менялся, а с ним менялся и мир. Здесь я слышал воинственный вой и загадочные истории, которым суждено жить вечно. Кровожадное желание до последнего всхлипа защищать свою территорию и непреклонную волю биться дальше. Важность луны. Как убить змею. Леса знаний. Леса страха.
