– А когда они дошли туда?
– Они достигли Южного полюса четырнадцатого декабря тысяча девятьсот одиннадцатого года. – Фру Торкильдсен задумалась, и я почуял это даже до того, как она снова открыла рот. – В детстве мне казалось, будто открытие Южного полюса произошло в доисторические времена. Фотографиям на вид было лет сто или пятьсот, а сюжет разнообразием не радовал. Мужчины, собаки и сани. А все остальное – белое. Но на самом деле это произошло меньше чем за двадцать лет до моего рождения. Сейчас, когда я читаю эту историю, у меня такое чувство, будто она знаменует окончание эпохи. На ней закончился мир, к которому принадлежали моя мама и ее поколение. На нем поставлена точка. Или точка с запятой. Нам, пережившим Войну, легко забыть, что до Войны тоже была жизнь. Война заглушает более старые воспоминания. Нас все убеждают не забывать Войну, и, возможно, благодаря этому память о ней и живет, однако возможно также и то, что такой подход отодвигает на второй план всю остальную историю, а также предшествовавшие Войне события. А в вашей семье есть воспоминания о Войне?
– Вообще-то мои предки никакого отношения к этой войне не имели, зато другая война имела к нам самое прямое отношение. Лично я стараюсь отстраниться от обеих войн – смотрю на войну во Вьетнаме глазами норвежцев, а на оккупацию Норвегии – глазами вьетнамцев. Когда слышу гимн, никаких особых чувств не испытываю. И на лыжах кататься не люблю.
– Не патриот вы, значит, – резюмировала фру Торкильдсен, порядком навеселе, – никакого уважения к культуре.
– Знаю-знаю! Ужасный я человек, – рассмеялась Библиотекарша, – проклятая иммигрантка!
Как думаете, что обсуждают две Библиотекарши, когда они не на работе? Совершенно верно, литературу. Книги, которые они обе читали, книги, которые читала лишь одна из них, а другой следует прочесть. Великие книги, хорошие книги. А потом медленно, но верно фру Торкильдсен с Библиотекаршей начали кружить вокруг добычи – плохих книг.
– Детективы – симптом упадка, – похоронным голосом проговорила фру Торкильдсен, и я уже знал, что за этим последует, – переизбыток детективных романов породил особое поколение читателей. Это поколение, которое видело, как мир с невиданной скоростью меняется, им достаточно нажать на кнопку – и они становятся свидетелями ужасов и несправедливости, войну доставляют им прямо в гостиную. Самое несчастное поколение во все времена, можно и так сказать, они ищут пристанища в низменной литературной вселенной, где ничего не происходит, а закон всегда побеждает! Раз за разом! И самое худшее… – на миг умолкнув, фру Торкильдсен успокоилась и заговорила уже тише, – хуже всего, что мир в детективах замаскирован под настоящий. Реалистичность – вот за что их хвалят в отзывах. Там все как в жизни! А еще они тошнотворно жестокие. Забавно, что критики приводят эту жестокость как доказательство реалистичности, словно их самих всю жизнь только и делают, что пытают! Какой вообще смысл настолько подробно погружаться в человеческие унижения – и неважно, читаешь ты о них или описываешь? Если тебе не хватает преступления, то либо попытайся стать жертвой преступления, либо возьми и соверши его!
– Но, как вы сами сказали, люди любят детективы, – безмятежно проговорила Библиотекарша, – а что касается потребностей, которые удовлетворяют детективы, – так ответ очевиден. Адреналин, разве нет? Адреналин и необходимость отвлечься.
– Возможно. Но почему тогда все, кто один за другим проглатывают детективные романы, не читают «Преступление и наказание»? Капоте? Жана Жене? Нормана Мейлера? Эдгара Аллана По?!
– Нет, этих книг больше не читают! – сказала Библиотекарша.
Они чокнулись и немного помолчали, а после Библиотекарша спросила:
– А правда, что они ели собак?
Что это – неужто фру Торкильдсен вздохнула? И что, интересно, это значит?
– Да, ели. И собаки, и люди ели собак. Собача-тина входила в рацион. Про питание во время этой полярной экспедиции я не думала, а зря, ведь я работала стюардом на корабле. Закупки и провиант помножить на количество человек, помножить на физическую активность, помножить на время. И на бюджет. Причем его желательно сократить. И это было до того, как изобрели витамины, поэтому основной задачей было не заболеть и не умереть из-за плохого питания. Цинга косила англичан, а вот людей Амундсена не трогала. Почему? Сильной стороной антарктической экспедиции Амундсена был провиант. И собаки. Что отчасти одно и то же. В плане питания собаки составляли как статью дохода, так и статью расхода. На протяжении определенного времени вы передвигаете пять человек и пятьдесят две собаки на тридцать километров в день. По мере преодоления препятствий, когда сани становятся все легче, а расстояние остается позади, вы убиваете собак. Единственная ваша цель, помимо завоевания Южного полюса, – сохранить жизнь людям. Собаками можно пожертвовать. Не просто пожертвовать – их жертва включена в расчет: это двадцать пять килограммов еды на человека. Из пятидесяти двух собак, отправившихся на Южный полюс, к зимовке вернулись одиннадцать.
– То есть они пристрелили сорок собак?
– Или забили. Впрочем, какие-то собаки сбежали.
Фру Торкильдсен не торопясь встала и подошла к журнальному столику, на котором, что неудивительно, лежала книга.
– Прочитайте сами, – сказала она, возвращаясь, – этот отрывок лучше всего характеризует Руаля Амундсена.
Библиотекарша взяла книгу, почти нежно погладила корешок и раскрыла ее на заложенной желтым флажком странице. Похвалив качество книги, она принялась громко зачитывать:
– «Но в этот вечер я быстрее обычного пустил в ход примус, накачав его до самого высокого давления. Я надеялся таким образом произвести как можно больше шума и заглушить звуки тех выстрелов, которые сейчас должны были раздаться. Двадцать четыре наших достойных товарища и верных помощника были обречены на смерть! Это было жестоко, но так должно было быть. Мы все единодушно решили не смущаться ничем для достижения своей цели».
– По крайней мере, он не делает хорошей мины при плохой игре, – сказала фру Торкильдсен, прижимая бокал к груди.
– Да уж, – кивнула Библиотекарша, – «не смущаться ничем»…
– Я попыталась подсчитать, сколько собак погибло, но сбилась со счета. Сучки, рожденные на борту «Фрама», те, что погибли на Южном полюсе и позже, – наверное, всего получается около двухсот. А может, и больше. Некоторые собаки попрощались с жизнью только для того, чтобы из них сделали чучело. Мы со Шлёпиком видели пару таких чучел в музее «Фрам». Что скажете? Ужасно, да?
– Не то чтобы ужасно, – ответила Библиотекарша, – но количество впечатляет. Я знала, что они использовали собак и убивали их, но мне всегда казалось, что речь идет всего о паре животных, да и то их умертвили по медицинским показаниям. Двести собак – это уж чересчур.
– Вот именно. С другой стороны, это всего лишь число. Две или две сотни – какая разница?
– Сколько должно умереть, чтобы мы назвали это войной, – вы об этом?
