Подгоняй следующий корабль.
Проснувшись, я сперва не понял, где нахожусь. Однако главное – это что ты проснулся, и неважно, что порой ощущения у тебя странные, особенно при пробуждении. Научись это ценить.
Человек без волос спал на диване, а из другой комнаты, чуть поодаль, долетал храп. Из колонок доносилось умиротворяющее шипение, далекое электрическое эхо той вентиляционной системы, что у нас в Доме. Для тревоги причин у меня не было, а вот жажда напала мучительная. Жуткая. В памяти у меня отпечаталось, что на кухне стоит миска с водой, и я поднялся. Я потянул лапы, спину, хвост и язык и вальяжно прошагал на кухню. И как вы думаете, кого я там встретил? Соседджека собственной персоной. С новой прической он смахивал на неухоженного шнауцера, ожидающего перевода в приют.
– О, да это ж наш самый главный!
– Спасибо, и вам того же, – не растерялся я и направился к миске с водой.
Запалив свою вечную сигарету, которая ночью отдыхала в пепельнице, на куче окурков, Соседджек спросил:
– Ну что, Шлёпик, прогуляемся?
Я думал, он уж никогда не спросит.
И мы прогулялись, причем долго. Так долго с фру Торкильдсен мы никогда не гуляли, да, если на то пошло, и с Майором тоже. Между виллами, по пустынным утренним улицам, по заиндевевшим полянам и по лесу – мы гуляли, как и полагается хозяину и собаке. При всем уважении к фру Торкильдсен – ей не удается догулять меня до усталости, и понял я это лишь теперь. Мне нужно больше двигаться, а ей нужен праздник. На этих двух выводах и следует строить нашу дальнейшую жизнь. Ее короткое путешествие, которому я так противился, похоже, пошло на пользу нам обоим. У нас появились новые стимулы, мы впустили свежий воздух в нашу с ней жизнь – и, честно сказать, жизнь эта довольно однообразна. Как нередко повторяет фру Торкильдсен, «да вот сидим себе», а когда нам хочется поговорить, то приходится пересказывать друг другу истории, рассказанные еще кем-то. Взять, к примеру, Антарктиду – на черта она нам с фру Торкильдсен вообще сдалась? Надеюсь, ее путешествие получилось таким же плодотворным, как и мое пребывание здесь. Ничего, скоро я это узнаю: корабль из Дании уже причалил, а Соседджек вызвался помочь фру Торкильдсен с багажом, пока я присматриваю за машиной, вокруг которой шастает народ. Вот уж где адище-то.
А вот и Соседджек. И с ним – фру Торкильдсен. Только отчего-то она не идет, а едет в коляске – точнее, это Соседджек толкает коляску одной рукой, а в другой тащит клетчатый чемодан фру Торкильдсен. Бедная моя фру Торкильдсен, совсем вымоталась, даже в коляске не сидит, а скорее лежит. Какие тяжкие испытания выпали на ее долю! Ураган, не иначе!
– Мамашка твоя в зюзю, – бросил Соседджек, открывая дверцу машины.
Он проговорил это полураздраженно-полурасстроенно, и, возможно, именно его толстокожесть и спровоцировала меня.
– Ничего подобного. Это наверняка морская болезнь, – заявил я.
Соседджек не ответил. Подхватив фру Торкильдсен, он пересадил ее на переднее сиденье машины. Судя по всему, фру Торкильдсен нетяжелая. Я заметался, принялся подскуливать и даже сунулся лизнуть ее в щеку, но отклика не последовало. Соседджек уселся за руль и пристегнул фру Торкильдсен. И тут она наконец нарушила молчание.
– Гуээээээ, – сказала она и сблевала на свое чудесное зеленое пальто.
Ну точно – морская болезнь.
Пингвины – неприятные существа. По этой причине они живут в одиночестве там, где больше никто жить не желает. Они живут там, потому что ни на какой другой континент их не пустили. Как выясняется, пингвины – твари очень сомнительные, но среди людей репутация у них намного лучше, чем они того заслуживают. Люди считают пингвинов одними из наиболее обаятельных созданий животного мира, нарядные куколки, в буквальном смысле – ни рыба ни мясо.
Пингвинам удалось завоевать мировую славу, и это несмотря на то, что истина о них ужаснула бы большинство приличных людей из тех, что украшают подоконник фигуркой пингвина. Если у вас на подоконнике красуется такая фигурка, лучше выбросьте ее сразу, пока не дочитали до следующей страницы, если же этот тупой пингвин вам так дорог, то эту страницу просто пролистните. Но знайте – вы сильно обманываетесь.
Мои иллюзии развеяла фру Торкильдсен. Проделала она это своим излюбленным орудием – книгой. Книги вернулись, и фру Торкильдсен тоже, но кто из них вернулся первым, определить сложно.
Она рассказала мне о Джордже Мюррее Левике – бедолаге, которого капитан Скотт отправил зимовать прямо в Антарктиде, среди пингвинов. Во время зимовки тот терпел нечеловеческие лишения, лютые холода и непогоду, а его единственным топливом и источником питания был жир. Черный от сажи, со слезящимися глазами, с изъеденными дымом легкими, Левик записывал свои наблюдения о житии пингвинов.
Гомофилия. Педофилия. Некрофилия. Изнасилования. Убийства и нападения. Потрясенный Левик назвал отношения между особями в колонии пингвинов «извращенными». Возбужденные молодые самцы спаривались с кем – и с чем – угодно! Когда им не удавалось найти и изнасиловать самку, а трупик самки, не выжившей после группового изнасилования, уже заледенел, так что спаривание с ним удовольствия не доставляло, да, тогда они трахали друг дружку. И птенцов. Они бросались на все с жестокостью, которая привела бы в ужас самых кровожадных воинов Чингисхана.
Отношения в пингвиньей колонии были такие, что позже, боясь, что содержание отчета дойдет до широкой общественности, ученый перевел отдельные фрагменты на греческий, а английскую версию уничтожил. Благодаря этому пингвины беспрепятственно завоевали человеческие сердца. Это великий обман со стороны всемирной истории, и, как нередко случается с успешным обманом, вырос он из замалчиванья. Записи Левика были найдены и переведены обратно на английский лишь спустя сто лет. В один прекрасный день правда все равно выплывает наружу.
Ничего не изменилось – вот что я хочу сказать. Пингвины по-прежнему извращенцы, практикующие все те мерзости, о которых я рассказал выше, да и не только эти, и тем не менее без всяких последствий! Когда отчет Левика наконец увидел свет, можно было ожидать, что люди изменят свое отношение к этой нирыбе-нимясу, а фигурки пингвинов навсегда исчезнут с подоконников, как за день до окончания Войны с лацканов пиджаков исчезла свастика, но ничего подобного. Потому что в человеческих глазах пингвины такие очаровательные, что люди тотчас же бросились придумывать им оправдания и всячески объяснять пингвиньи бесчинства. Что же касается фру Торкильдсен, то ее чаша была переполнена – теперь она ненавидит пингвинов, насколько фру Торкильдсен способна вообще кого-то ненавидеть. Но взамен у фру Торкильдсен появился новый кумир – темноволосый человечек со смешными усами. Зовут его Адольфом.
На протяжении жизни у фру Торкильдсен было много кумиров, порой довольно необычных. Возможно, это как-то связано с исчезновением ее папы, но, как уже сказано, я во всех этих штуках не знаток. У меня складывается впечатление, что большинство кумиров – грустноватые маленькие мужчины, которые, прячась в печальных комнатах за задернутыми шторами, прижимают к груди толстые тоскливые книги. Так получается, что Майор был полной противоположностью всем им. Малокровием он не страдал, даже несмотря на проделанные в нем пулями дырки, и хотя читать ему нравилось, еще больше ему нравилось, что он избавлен от необходимости писать книги.
