– Думаете? А я полагал, вы про книги все знаете.
– Не про такие книги.
– Какие – такие?
– Книги о полярных путешественниках. Я в них не знаток. Не уверена, что это хорошая литература. И что это вообще литература.
– Вся литература хорошая. В том смысле, что любая литература лучше, чем никакой.
– Это кто сказал?
– Вы и сказали. Когда в стельку напились.
– Я ни разу в стельку не напивалась!
– Ну ладно – когда просто напились.
– Я не напиваюсь! Что за чушь ты плетешь!
– Хорошо. Когда вы однажды перебрали. Захмелели. Так лучше?
– Захмелела. Вот, другое дело.
– Так вся эта полярная литература – она о чем?
Фру Торкильдсен плеснула в стакан.
– В таких книгах обычно рассказывается о Фритьофе Нансене и его последователях.
– Замечательно. Кто такой Фритьоф Нансен?
– Один выдающийся норвежский полярный исследователь, который спас жизнь миллионам беженцев. Ему потом Нобелевскую премию дали. Но знаешь, почему его запомнили?
– Если кто и запомнил, то не я.
– Потому что он много ходил на лыжах! Пересек Гренландию и стал национальным героем. К Северному полюсу тоже примерялся, но не вышло, хотя героем от этого быть не перестал. В сущности, побед от него никто и не требовал. Герои-полярники вовсе не обязательно должны побеждать. В неудачах тоже есть свое очарование, а уж в поражениях – и подавно, особенно когда на градуснике минус сорок. Как мороз ударит, отруби себе пару пальцев на ноге, и пускай они у тебя будут вместо жетонов, а ты знай играй в игры про честь и благородство. И так до скончания века. Аминь. Знаешь, кто самый известный полярник? – Фру Торкильдсен что-то разошлась.
– Это вы меня спрашиваете?
– Роберт Ф. Скотт. И что он для этого сделал?
– И что же?
– Он околел от холода – так ему впиявилось первым добраться до Южного полюса. Но первым пришел норвежец Амундсен, англичанин Скотт – лишь вторым, и по дороге домой он отдал концы, а вместе с ним и оставшиеся члены его экспедиции. Полная победа первого и полное поражение второго. Несмотря на это, помним мы Скотта, и антарктическая станция носит не только имя Амундсена, но и имя Скотта.
– Сколько вы всего знаете!
– Я это знаю лишь потому, что однажды наша королева собиралась посетить Южный полюс и по телевизору подняли шум. Я от нее, строго говоря, не в восторге, но поехать в Антарктиду, когда тебе стукнуло семьдесят, – это лихо. Вызывает уважение.
– А что королева забыла на Южном полюсе?
– Юбилей. Сто лет с того дня, как Руаль Амундсен первым достиг Южного полюса.
– И собаки.
– И собаки. Что она там забыла?.. Хм, думаю, просто хотела показать, кто хозяин. По телевизору сказали, что маленькая Норвегия претендует на одну пятую Антарктиды. А территория эта намного больше самой Норвегии. Довольно это все нелепо. Но смысл в том, чтобы прийти первым – тогда можешь претендовать на страну.
– То есть это вроде как пометить территорию?
– Вроде того, да.
– Но если так, то англичанин-то победил! Если они с собаками пришли и пометили территорию, которую до этого пометили норвежец со своими собаками, то территория стала его!
Фру Торкильдсен задумалась, а потом выдала неоспоримый аргумент:
– У Скотта собак не было.
«Значит, так ему и надо, что он околел от холода», – захотелось сказать мне. Но вместо этого я сказал:
– Не только мужчины хвастаются ужасами, которые пережили. Когда вы разговариваете по телефону, то провода тоже того и гляди оборвутся от горя и страданий.
Фру Торкильдсен смутилась, а проявилось это в том, что голос у нее сделался строже. Вероятно, она этого и сама не заметила, когда возразила:
– Тут дело обстоит совершенно иначе! Мы никогда не хвастаемся тем, как нам нелегко приходится!
– Хм… – промычал я, не уверенный, что стоит продолжать эту тему.
Вот и пойми их, этих людей. Как это так получается, что сперва скажешь слово, а спустя уйму времени слова превращаются в действия, когда все уже напрочь о них забыли? Именно мои слова привели нас к дверям Библиотеки, где мне об этом и напомнили.
Что это были за собаки? – спросил я в далеком прошлом, на что получил ответ: Если б я знала. В принципе, такого ответа мне вполне хватало, но, видно, в голове у фру Торкильдсен вопрос мой все крутился, и фру Торкильдсен, похоже, думала, что и я только об этом и размышляю. Мы с ней вроде как за хвостом гоняемся. Вот и опять мои завышенные ожидания меня предали.
Библиотеку я представлял себе совсем не так. Думал, что это будет старое монументальное сооружение, уж очень фру Торкильдсен благоговейно отзывалась об этом святилище духа. В Библиотеке, с трепетом рассказывала она, есть ответы на все вопросы, в том числе и на вопрос о набитых опилками собаках и домах, куда втиснуты корабли.
И я купился.
Оказалось, что Библиотека располагается в неприметном двухэтажном здании неподалеку от Супермаркета, где обычно охотится фру Торкильдсен. Я бесчисленное множество раз мимо проходил и был не в курсе. Следующая неожиданность – запах, который защекотал мне ноздри, когда фру Торкильдсен посмотрела на дверь на первом этаже. Признаться честно, я никогда особо не раздумывал, как должно пахнуть в Библиотеке. Насколько я понимаю, Библиотека – это такой дом, битком набитый книжками, поэтому и запах должен, по идее, быть таким же, как дома. Вместо этого от двери пахло искренним смехом и горькими слезами, и запах этот был щедро сдобрен ароматом раскачивающихся на ветру деревьев, и еще там пахло человеческим потом, а по полу полз едва заметный душок драконовой воды, старый и прогорклый.
– Я сюда, кажется, лет десять не заходила, – сказала фру Торкильдсен.
– Это вы про паб? Про «Кружечку»?
Фру Торкильдсен остановилась посреди крыльца и уставилась на дверь, словно та, хоть и закрытая, рассказывала ей какую-то свою историю.
– В день зарплаты мы ходили в «Кружечку» пиво пить, – проговорила наконец фру Торкильдсен, – а больше я туда не ходила. Это место вообще считалось сомнительным. Хотя у них готовили такие вкусные бутерброды с ветчиной. По-моему, кухня у них была на высоте. Кормили они незамысловато, но отлично. По мне, бутерброд с ветчиной намного лучше, чем всякие ваши пате с конфитюрами.
– А я бы и того и другого навернул! – высказался я.
Оказывается, дверь с волнующими запахами ведет вовсе не в Библиотеку. А библиотечная дверь – она рядом, но намного скромнее, и едва фру Торкильдсен открыла ее, как потянуло и впрямь чем-то домашним. Однако вязкое амбре драконовой воды и в Библиотеке ощущалось. Оно смешивалось с запахом пыльных книг, так что все вместе получалось вроде карикатуры на тот запах, который живет у нас дома.
