— Обязательно! Ян, Алёнке можно мороженое?
— Можно…
— А мы с Машей варили тебе борщ!
— Обожаю борщ!
— Я делала галушки!
— Ммм! Я сейчас слюной истеку, корми меня скорее, — отпускаю на ноги.
— Лев… Лев! Там газ еще включен, не пускай её! — отмирает Кошкина.
— Стоять, — ловлю дочку.
— Я сама хочу наливать… — расстроенно. — Как повар в саду.
— Я по тарелкам разолью, а ты сметану всем положишь и зелень.
— Ладно…
— Ян, — смотрю в охреневающие глаза Кошкиной. — Вы заканчивайте быстрее. У меня час всего… Хочу пообедать вместе.
Ухожу на кухню.
— Яночка… я что-то не понял… — слышу голос Лившица.
Закрываю дверь.
Съезжаю по стене вниз, закрывая ладонями лицо. Моя выдержка лопается как мыльный пузырь. И дыхание рвёт лёгкие.
Если она посмеет уехать с ним…
— Ты заболел? — настороженно оттягивает от моего лица ладони Алёнка.
Киваю, пытаясь ей улыбнуться. Губы подрагивают и немеют.
— Как тебя полечить?
— Обними меня, пожалуйста.
Алёнка обнимает за шею.
— Ты — хороший. Не болей.
Глажу ее по спине, пытаясь расслабить играющие от тестостерона мышцы.
— Можно, мы у тебя будем жить?
Сорванно смеюсь её непосредственности.
— К сожалению, царица моя, это не нам с тобой решать, а маме. Но я был бы рад!
Прижимается своим лицом к моему. Чувствую жар своей онемевшей с мороза кожей.
Отстраняюсь. Щечки румяные…
— Ты будешь со мной кушать, детка?
— Не хочу. Только сметанку положу.
Залезает с ногами в кресло.
Как робот разливают борщ по чашкам, режу хлеб, овощи, еще что-то, что попадает под руку.
Горсть овощей отдаю в чашку Гавру, стоящему в ожидающей стойке у моей ноги. Боковым зрением вижу, как Алёнка кладёт голову на подлокотник и закрывает глаза. Понюхав огурцы, Гаврюха запрыгивает к ней на кресло, сворачиваясь на коленях.
В коридоре тихие голоса. Я не слышу слов. Да и не хочу, если честно, слышать их. Просто останься, Кошка… Это же правильно! Это будет тепло, близко, растворяюще. Это будет на вкус как счастье. Это оно и будет! Я чувствую, что ты не остыла! Иначе, вчера бы ты мне отгрызла мои наглые руки. Но ты просто сделала вид, что спишь, позволив мне прикасаться.
Ну засунь ты свою гордость чертову, я же засунул!
Нахрена тебе этот… «унисекс»! Тебя же опять с ним в койке укачает до тошноты.
Швыряю в чувствах нож на разделочную доску.
Чего так долго то, а?!
Приоткрываю дверь.
— Лев, — негромко зовёт меня Кошка. — Подойди, пожалуйста.
Окей…
Всё плывет… Вижу происходящее, как сквозь пелену огня. Не моргая смотрю в её глаза.
Лившица уже нет.
— Помоги собрать Алёнку… — вздрагивает неровно ее голос. — Нас ждут внизу.
Всё-таки — «в молоко»?
— Ты хочешь уехать от меня с ним?
— Лев, ты прости, — опускает взгляд. — Но у меня давно своя жизнь. Я не хочу ее терять только потому, что ты опять вспыхнул. Мы не в первый раз знакомы, — болезненная улыбка. — Это у тебя быстро лечится. Слишком быстро.
— Неправда!! — рявкаю, сжимая кулаки.
Категорически качая головой, тормозя меня раскрывает ладони.
— Помоги собрать Алёнку. Пожалуйста.
И что вот сейчас я должен делать? Что?!
Не надо, Кошкина…
Но я опять как робот иду на кухню и беру спящую дочь на руки. Выхожу с ней в прихожую. Машинально сжимаю её сильнее.
Марьяна встает, придерживаясь за стену. Хмурясь кладёт руку на лоб Алёнки. Поднимает на меня взволнованный взгляд.
— Горит!
Прижимаюсь щекой ко лбу.
— Горячая… очень.
— Ибупрофен… Панадол… есть что-то? Хотя, откуда у тебя… — нервно.
— Сейчас будет!
Уношу дочь на диван.
— Может скорую, Ян?
— Градусник есть?
— Будет.
Помогаю дойти до дивана Яне. Она прикладывает телефон к уху:
— Юра… — виновато. — У Алёнки высокая температура… Извини. Не сегодня… Да. Да, только что бегала. А теперь свалилась. У детей так бывает. Юр… Ну, пойми меня. Я не могу тащить ее больную.
Ты, Кошкина, можешь! Из своих дурацких принципов. Ты просто не хочешь! Так ему и скажи, ну?
Но она продолжает ему что-то спокойно объяснять.
Да похрен! У меня как минимум есть еще одна ночь, чтобы переиграть.
Вылетаю из квартиры, спускаясь к Галине. Она как раз открывает дверь, перехватывая пакеты из одной руки в другую.
Забираю.
— Галь… градусник есть? Температура у Аленки… И что там — ибупрофен?
— Это они вчера набегались. Моя тоже с горлом… Сейчас!
Через минуту выносит пакетик. Поднимаюсь, отдаю Марьяне.
— Может, все-таки скорую, Ян? Мне на работу пора. Я боюсь вас бросать.
— Нормально всё. Скорая пока не нужна.
— Как ты будешь одна?
— Как всегда, Лев, — раздраженно. — Маше, если что позвоню, — смотрит она хмуро на градусник. — Иди, пообедай.
— Да, не успею уже. Черт с ним.
— И цветы в вазу поставь, пожалуйста, — не поднимая на меня глаз.
В порыве обнимаю ее на секунду сзади за плечи.
— Руки! — строго. — Я не для этого здесь!
Посмотрим…
— До вечера, Кошка. Лечи моего котёнка.
Глава 29. Угроза
Опера курят на крыльце. У меня сжимается горло от желания присоединиться. Хлопаю ладонью по карману в поиске пачки. Но в кармане вместо пачки Алёнкина варежка.
Черт…
Да…
Я же бросил. Марьяна просила не курить при Алёнке. А я планирую что «при Алёнке» это будет теперь всегда.
Подходим с Медведевым к операм.
Здороваемся за руку. Они продолжают начатый разговор.
— Ну и короче, открываю труповозку, а труп на носилках садится… — рассказывает один из оперов. — И не моргая на меня смотрит, прикиньте? Я чуть не посидел!
— Пульс проверять надо, — басит Медведь.
