Честно сказать, я немного забил на квартиру. Сложно мотивировать себя довести ее до ума, когда это никому не надо, а ты возвращаешься домой только ночевать.
Лена периодически пытается навести здесь уют. Другим эпизодически здесь появляющимся женщинам я не позволяю хозяйничать.
Но сестрёнка потихонечку феячит, когда заходит в гости.
Шторки… Цветок на подоконнике… Красивые полотенца в цвет штор, оригинальная вазочка с конфетами на столе… скатерть…
Дверь в ванную открывается. Поджав травмированную ногу, Марьяна хмуро оглядывается.
— Давай помогу.
— Я сама… — держась руками за косяк, морщась и шипя, потихонечку перебирается в коридор.
— Прекрати, Кошкина. Не момент для демонстрации независимости.
Подхватываю на руки, заношу на кухню. Усаживаю на кресло у балкона.
— С молоком, без сахара? — вспоминаю я.
— Мхм…
— Сырники будешь?
— Ты сделал сырники?! — скептически дергает бровью, разглядывая кухню.
— Не я.
Закатывает глаза.
— Ты притащил меня в квартиру, где живёшь с женщиной?!
Ухмыляясь, делаю ей чай.
— Я один живу.
— Да ладно? — демонстративно поднимает полотенце с синими цветами. — Ты бы выбрал «клетку».
Это — да. Я бы выбрал клетку. Помнит…
Кладу ей на блюдце сырник. Пододвигаю кресло к столу. Ставлю перед ней свою большую чёрную кружку. Мог бы налить в другую, конечно. Но мне хочется прикосновений. Даже таких.
— Почему не женился? — смотрит на мою кисть.
«Иди к черту!» — взрывает меня внутри.
Я в любви признаюсь, она словно издеваясь, задает мне идиотские вопросы! Ты глухая, Кошка? Не слышала, что я сказал?
— Я ж только «по любви», Кошкина, женюсь, — ядовито колю её. — Так как ты я не умею.
— Это не твоё дело, — тяжелеет голос.
— Реально, замуж собралась?
— Айдаров.
— Нормальный вопрос. У нас общий ребенок. Ответь.
— Это все сложно. Долго объяснять.
— Мы не торопимся никуда. У нас целая жизнь впереди.
— Я — тороплюсь.
Делает глоток чая, отодвигая от себя чашку с сырником.
— Я не буду.
— Почему? Ты же любишь.
Фыркает.
— Уволь меня от дегустации кулинарных достижений своих женщин.
Улыбаясь, беру с чашки еще один сырник.
— Это для Алёнки Маша готовила, невеста Медведя. Ты с ним говорила в палате. Они мои друзья. И соседи.
— Мм… — откусывает от сырника. — Тогда — ладно. Принимается.
— Какая ты капризная…
— Ты знал на что шел, — пожимает плечами.
— Да уж…
Встречаемся взглядами.
Я опять вылетаю в прострацию. Наверное, мне не хватает сейчас сил, чтобы все время упруго сражаться с ней за каждый сантиметр дистанции между нами. Не хочу сражаться. И надо падать к ногам, но я все еще не могу… Она как льдышка! С ней бывают такие заскоки. Но достаточно рассмешить, и она сразу теплая и игривая. У меня всегда получалось. А сейчас не хватает внутренних сил. Слишком много энергии я потерял на всей этой истории.
— Ян… — сглатываю я тяжело.
На какое-то мгновение мне кажется, что я пробился. Ее взгляд становится очень грустным и расстроенным. Но только на мгновение.
— Объясни мне про себя и этого твоего… Я хочу понимать, в какую ситуацию я влип.
— Айдаров, ни в какую ситуацию ты не влип. Успокойся и живи счастливо дальше. На твою поддержку я не претендую. Аленка про тебя не знает… Так что умерь свое чувство вины. За помощь — огромное человеческое спасибо. Будем считать, плохую карму отработал. А твои иллюзии насчет того, что ты можешь со мной посудиться на счёт Аленки… Возможности такой я тебе не дам.
— Ты в себе, вообще?
— Стоп! Спасибо за завтрак. Я поехала.
Встает, придерживаясь за стену.
— Где мой телефон?
Гавр всовывает свою любопытную морду в кухню. С воплем Марьяна падает в кресло, поднимая ноги обратно.
Со злорадной усмешкой смотрю ей в глаза.
— Кто бы мог подумать…
— Это нечестно! — возмущенно хмурится Кошкина.
— Нечестно — лишить меня ребенка.
— Ты сам от неё отказался!
— Но это же неправда!
— Не будем спорить!
— Нет, мы будем спорить!
Нервничая грохаю посуду в раковину. На щеках у Марьяны румянец.
— Итак, напомни мне, где я от нее отказался.
— Ты плюнул в меня своей экспертизой.
— Юридически, я имею на нее право. Моё недоверие тебе, это никаким образом не является отказом воспитывать ребенка, если он мой! — рявкаю я.
— А мне плевать, Айдаров, на юридическую сторону вопроса!
— Это я уже понял! И тем не менее… Давай на чистоту. Ты серьезно считаешь, что если бы я знал, о твоей беременности и что ты родила… то я бы… я бы…
Растерянно развожу руками.
— Да, финиш просто! — отворачиваюсь на мгновение, пытаясь совладать с собой, но не получается. — За что?!.. За что, Кошкина?… За истерику мою?.. Грубостей наговорил, да?! Тебе самой то не стыдно? Молодец! Наказала пацана, который и сорвался то, потому что по уши в тебя!.. — голос срывается я затыкаюсь.
И глядя ей в глаза, не в силах сохранять лицо, я продолжаю про себя выговаривать все, что камнем лежит внутри.
Как я мучился и болел. Сходил с ума. Чувствовал себя преданным.
Опускает взгляд.
— Ладно, Лёва… Всё. Это прошлое. Его не исправить. Я хочу домой. Прямо сейчас, — срывает голос.
— Останься…
— Я не могу. Не могу и не хочу. Дай мне телефон, пожалуйста.
Приношу ей телефон. Протягиваю. Двигаю свой стул и сажусь напротив.
Давай… попробуй поговорить с ним при мне!
Несколько раз набирает, он не берет трубку.
Зло и скептически дергаю бровями.
— Он занятой человек! — срывается она на оправдания.
— Ну да… а остальные розами торгуют. Я например, вообще хренью бесполезной занимаюсь. Поэтому могу прилететь по каждому твоему выстрелу. А он, конечно, отдельная каста занятых.
— Прекрати!
Лившиц наконец-то берет трубку.
— Юра, это я…. Да, извини, что так вышло… Я ничего не помню почти. Какая полиция?! Да ты что… Ну что ты… нет. Нет, он бы никогда так со мной не сделал, — со злостью смотрит на меня. — Он идиот, но не конченый.
