— Ян… — прошивает меня насквозь накатившими чувствами. Больно…
— Ненавидишь? — всматриваюсь в ее голубые светлые глаза. Ну, пожалуйста, Кошкина… почувствуй вместе со мной!
— А мне наш сплав снился…
Её лицо болезненно вздрагивает. Категорически взмахивает ладонями.
— Нет! Не надо мне… — голос срывается на рассерженный шёпот, — это всё!
Опускаю взгляд, горько и растерянно улыбаясь.
Делаю еще одну попытку, прикасаясь к её пальцам. Одергивает руку. Вижу, как часто ходит ее грудная клетка. Нервничает моя Кошка…
— Адрес скажи, где Алёнку забрать. Я приеду, вещи привезу и…
— Бредишь, что ли? Ну куда ты поедешь?
— Просто… отдай мне её! — устало.
— И что? Моя дочь так и не узнает, что она моя?
— Я не готова это обсуждать сейчас.
— Как твоя лапка, Кошка? — стараюсь улыбаться ей через силу.
— Болит… — отводит глаза.
В коридоре какой-то шухер. Негромкие крики врачей, скрип каталки…
— А голова?
— Плохо, Лев! — с раздражением. — Все болит.
Со стоном падает на подушку и закрывает глаза.
Дверь в палату открывается. Толкнув ее задом, зевая заходит медсестра с подносом.
— Крошкина?
— Кошкина… — синхронно поправляет мы, закатывая глаза.
— Отойдите, — недовольно зыркает на меня.
Уступаю ей место.
Медсестра протирает локтевой сгиб Кошки. Мучительно мыча Марьяна сжимает второй рукой виски.
— Наконец-то… не дождешься Вас!
Подняв шприц, медсестра выпускает струйку жидкости из шприца и тыкает в вену.
Марьяна шипит и, морщась, смотрит на то, как медленно вводят препарат.
— Вера Пална! — кричат в коридоре. — Ты где?! Судороги!
— Да здесь я уже! — кричит наша медсестра.
— Где — здесь? — заглядывает врач. — Ты с ума сошла? Ты кому колешь?! Девятая палата! Крошкина! Это же Кошкина!
— Ээ! — поднимаю я взгляд. — Вы что воткнули ей?
Они переругиваются с медсестрой. Последняя смывается. Врач подходит к Марьяне. Оттягивает её веко. Слушает фонендоскопом грудную клетку.
— Что мне поставили?
— Все будет хорошо… отдохнёте… Тем более — Вы обезболивающее просили. Это лёгкий транквилизатор. Поспите и будете в порядке.
— Аа…
— Как себя чувствуете?
— Хорошо… — медленно расплываются в улыбке губы Кошкиной.
Врач разворачивается ко мне.
— Проследите, чтобы на ноги не вставала. Она сейчас боли не почувствует. И может повредить еще сильнее свои связки. В остальном — никакой опасности.
— Ладно, — хмурюсь я недовольно. Но что теперь? Хотя бы отдохнёт от боли.
— Как ты? — наклоняюсь над ней, заглядывая в поплывшие глаза, кладу ладонь на лоб.
Медленно поднимая руку, ведет по моей щеке пальцами. От неожиданности краешек моих губ дергается в растерянной улыбке.
Обводит пальцем ямочку на моей щеке.
— Какой ты хорошенький… — мямлит она, едва шевелятся губами. — Айдаров…
— Оу… да ты в дрова, детка, да? — шепчу я.
Улыбаясь, закрывает глаза.
Покачав головой, прижимаюсь губами к ее брови.
— Кошка моя… поехали домой?
— Мхм…
Глава 19. Сыворотка правды
— Иди ко мне… — обнимая, помогаю присесть.
Кладет голову мне на плечо. Растерявшись, прижимаю к себе и зависаю. Мои губы касаются ее точеного ушка. Заправляю за него шелковые волосы. Глаза закрываются от манящего запаха. Духи другие, но ее запах я узнаю под любым оформлением. Он у меня на подкорке. Вспоминаю, как уничтожал все, что носило ее запах, после того, как она бросила меня. Дурак! Думал, забуду. Как же…
— Лёва… — сонно. — Давай поспим…
Это звучит так по-домашнему. Как будто я разбудил ее с утра в воскресенье. А всю ночь до утра мы отчаянно любили друг друга, позабыв обо всем на свете.
Сжимаю крепче, сглатывая ком в горле.
— Кошечка моя… — шепчу ей. — Я очень скучал. Мы поспим обязательно… только дома, ладно?
— Мхм… — послушно.
Моё тело неожиданно просыпается, реагируя на ее близость. Неровно дыша, целую в ушко. В губы не решаюсь, хотя очень хочется, и она сейчас наверняка позволит. Но потом же я не удалю ей это с жёсткого диска! А мне дополнительные статьи ни к чему. У меня, считай, и так «условка» плюс сейчас будет «похищение». И Кошка сожрёт меня и так.
— Давай… поехали домой, к Алёнке.
— Алёнке?…
Пересадив ее на кресло-каталку, накидываю на плечи шубку. Забираю из тумбочки телефон, пакет с сумочкой, закидываю туда ее шпильки.
Присаживаюсь перед ней на колено, чтобы надеть носки. На щиколотке эластичный бинт и пластиковый фиксатор. Глажу ноготки на пальцах. Как лепестки миндаля… Глянцевые и нежные.
Кошкина всегда выглядит на сто баллов. Будь то пир, сплав, авария или еще какой треш. Это от природы… Порода такая! И это всегда кружит вокруг нее всех альфа самцов в периметре. Те, кто послабее даже не пытаются дергаться. По взгляду видно, что съест и не подавится.
Прихрамывая выкатываю её в коридор. Метрах в десяти от нас — Лившиц. Стоит боком, говорит по телефону. Переведёт взгляд и увидит нас. А нам идти мимо него. А мне бы не хотелось конфликтовать сейчас. Это может очень сильно осложнить похищение моей убитой валерьянкой Кошки.
Медленно качу кресло по направлению к лифту.
— Юра… — замечает она его.
Дезориентированно поднимает голову, заглядывая мне в глаза.
Наклоняюсь, целую её в бровь.
— Чч… тихо. Не шуми.
Разговаривая, он расфокусированно смотрит в пол. Мы проезжаем мимо. Его взгляд скользит по ее и моим ногам.
— Я сказал — нет! Нет, все документы оформить заново. А мне плевать, сколько это займёт вашего времени! Я не приму документы в свободной форме. Что за бред?! — раздраженно отворачивается.
Какой ты невнимательный, Лившиц!
Завожу кресло в лифт, спускаемся. Кошкина трясет головой, пытаясь сконцентрироваться.
— Юра… — растерянно. — Он меня потеряет.
— Да хрен с ним! — злюсь я. — Ты же не выносишь зануд. Как ты вообще в него влипла?! Неужели таки бабки?
— Он… — облизывает пересохшие губы. — Куратор…
— Куратор? Он же банкир или как там его — методист банка?
