— У него великолепная репутация. Я навела о нем
справки. И я была еще у одного врача, — ответила Алекс. Об этом она еще
мужу не говорила. — И она полностью согласилась с его словами, Сэм, Все
предельно ясно и очень неприятно.
— Я на твоем месте не давал бы ему такой свободы
действий. Почему бы не провести обе процедуры — если вторая понадобится —
отдельно?
Но Алекс с ним не согласилась. Она советовалась с Джоном
Андерсоном, и он сказал, что она поступает правильно и что Питеру Герману можно
довериться целиком и полностью.
Такси остановилось у ворот больницы. Сэм расплатился и
забрал небольшую дорожную сумку Алекс. Она взяла с собой очень немного на
случай, если Сэм окажется прав и ей не нужно будет оставаться здесь надолго.
Если понадобится, он привезет ей остальное. Укладывая вещи, она вспомнила, как
собиралась в роддом перед появлением Аннабел. Какое это было счастливое время!
Алекс казалось, что это было так давно, хотя прошло всего около четырех лет.
В приемном покое они пробыли совсем недолго — Алекс уже была
зарегистрирована накануне, потому что сдавала кровь и делала рентген груди. Ей
дали карту и назвали номер палаты на шестом этаже. Кроме того, медсестра
вручила ей пластиковый пакетик с зубной щеткой, кружкой, мылом и зубной пастой.
Взяв его в руки, Алекс совсем расстроилась и почувствовала себя узницей в
тюрьме.
Они медленно поднялись по лестнице до лифта, минуя
больничную суету. Сэму было явно неуютно, он побледнел, а Алекс просто охватил
ужас, когда они, выйдя из лифта, увидели двух пациентов, мирно спящих под
капельницей. Дежурная сестра показала ей нужное направление, и они в конце
концов вошли в небольшую унылую комнату с бледно-голубыми стенами. На одной из
них висел плакат, а больничная койка, казалось, занимала все пространство. В
комнате не было абсолютно ничего привлекательного. По крайней мере она была
одна, и ей не надо было ни с кем говорить, кроме Сэма, болтавшего какую-то
чепуху про вид из окна, чрезмерную дороговизну больничного обслуживания и
отсутствие системы социальной медицины в Канаде или Великобритании. Алекс
хотелось накричать на него, но она знала, что он предпринимает искренние
усилия, чтобы принять происходящее, хотя и не может помочь. Он слишком
нервничал сам, чтобы даже попытаться сделать это.
В палату быстрым шагом вошла медсестра, чтобы удостовериться
в том, что Алекс ничего не ела и не пила с полуночи, привезла капельницу,
положила на кровать рубашку и сказала, что вернется через минуту. Все это
заставило Алекс заплакать от беспомощности. Это было ужасно. Сэм крепко обнял
ее, изо всех сил пытаясь дать ей понять, насколько ему ее жалко.
— Все скоро кончится. Попытайся забыть. Подумай об
Аннабел, о том, как мы летом поедем на море… о Хэллоуине… и ты не успеешь
оглянуться, как все кончится.
Алекс грустно рассмеялась его словам, но даже мысли об
Аннабел и Хэллоуине было недостаточно, чтобы избавить ее от этого кошмара.
— Мне так страшно, — прошептала она.
— Я знаю… но у тебя все будет хорошо, я тебе обещаю. Но
он не мог ничего обещать, и никто не мог. Все было в руках Бога. И никто не
знал, какую судьбу Он ей уготовил.
Сейчас она была смертельно напугана и смертельно бледна.
— Как дико… Мы оба — влиятельные люди в том, что
касается нашей работы. Мы сильные, мы занимаемся своим делом, мы общаемся со
множеством людей, принимаем кучу решений, связанных с деньгами, судьбами людей
и целых корпораций… А потом тебя бьет по голове что-нибудь подобное, и ты
становишься бессильным и вынужден зависеть от людей, которых никогда раньше не
видел, от судьбы, от собственного тела.
Алекс казалось, что она превратилась в ребенка, совершенно
беспомощного перед навалившимся на него кошмаром.
В дверях снова появилась медсестра и попросила ее
переодеться в рубашку. Скоро ей должны были поставить капельницу. Все это было
сказано быстро, без всякой симпатии и интереса.
— Наверное, врач придет с каким-нибудь приятным
сюрпризом, — неудачно пошутил Сэм. — Например, с завтраком из четырех
блюд.
— Никаких приятных сюрпризов не будет, — ответила
Алекс, вытирая глаза. Если бы она могла плюнуть на эту проклятую тень на
маммограмме и сбежать отсюда… Но она знала, что не может этого сделать. Может
быть, Сэм и прав. Может быть, врачи просто страхуют себя. Дай Бог, если так.
Когда Алекс переоделась, медсестра опять вернулась в комнату
и велела ей лечь. Пока в капельнице был только солевой раствор, чтобы избежать
обезвоживания организма.
— А потом через этот же катетер мы сможем ввести вам
любой другой препарат, если понадобится. Сегодня вам предстоит общая
анестезия, — сказала сестра, как стюардесса, объявляющая, что самолет
совершает рейс до Сент-Луиса.
— Я знаю, — ответила Алекс самым твердым голосом,
на который была способна, пытаясь сделать вид, что она контролирует себя и
ситуацию, что она активно участвует в процессе, что она сама приняла решение.
Но сестру все эти тонкости не интересовали. Ей было все равно, кто что решил и
почему. Это была фабрика тел, мастерская по ремонту вышедших из строя
организмов, и она должна была заботиться о том, чтобы ремонт прошел как можно
быстрее, чтобы поскорее освободилось место для следующих пациентов.
От укола жгло руку, но сестра сказала, что через несколько
минут это пройдет. Измерив Алекс давление и послушав сердце, она сделала
какие-то записи в карте и повернула выключатель, отчего в коридоре над дверью
палаты зажглась лампочка.
— Теперь врач узнает, что вы готовы. Я позвоню наверх.
Через несколько минут вас отвезут в операционную.
Было уже половина девятого, а биопсия была назначена на
девять. В больницу же Алекс приехала в семь тридцать.
— Мне позвонить куда-нибудь, пока я тебя здесь
жду? — спросил Сэм, подавленно глядя на свою распростертую под капельницей
жену. Медсестра снова вошла в комнату с планшетом.
— Нет, спасибо. По-моему, я обо всем
позаботилась, — ответила Алекс, глядя на бумагу, которую ей протягивала
сестра. Всю предыдущую неделю Алекс готовилась к предстоящему отсутствию, и
сейчас все ее дела были в безупречном состоянии. Что же до бумаги — это было
согласие, которое она уже обсудила с доктором Германом. Алекс прочитала только
первые несколько строк, гласившие, что может быть сделано все, вплоть до
радикальной мастэктомии, хотя врач объяснял ей ранее, что в подобных случаях,
как правило, делается только умеренная мастэктомия. Это означало, что в самом
худшем случае Алекс отнимут грудь и удалят ткани из верхней части руки, малые
грудные, а не большие мышцы. Удаление больших грудных мышц делало пластическую
операцию по восстановлению внешнего вида груди невозможной. Если же удалялись
только малые пекторальные мышцы, то впоследствии можно было имплантировать
протез. Алекс не смогла читать дальше. Подписав бумагу и отдав планшет
медсестре, она подняла на Сэма полные слез глаза, пытаясь не думать о том, что
может с ней произойти.
