— Спросил: хочешь написать отказ от ребёнка? — как-то совсем сникла она. — Здесь тебе не магазин: заберите этого, хочу другого. Пиши, скажем твоему мужу, что ребёнок умер. Или ребёнок твой или его отправят в Дом малютки. Даже согласие отца не потребуется.
— Вот так и было. А я ей гаворю: ты охренела что ли? Тебе муж башку за это оторвёт, что ты ребёнка потеряла. То есть отказалась от него, — закашлялась она, словно сболтнула лишнее. — Ну вы же не узнали бы, что он на самом деле жив.
— Или что он на самом деле мёртв, — не глядя на мать, вставила Лиза.
— Да что ты такое говоришь, типун тебе на язык, — цыкнула та, но Роман даже не обратил на неё внимания.
— И ты побоялась мне сказать?
Она молча покивала головой, так её и не поднимая.
— И всё это время сомневалась?
И снова молчаливый кивок.
— Но анализ сделать так и не смогла?
— Нет, Ром, — подняла Лиза на него глаза, снова полные слёз. — Потому что какая уже разница. Я струсила. А теперь она наша, она твоя. А ты так хотел ребёнка. И если бы его не было…
— Ты хотя бы представляешь себе, что ты наделала? — он встал.
— Да, — кивнула она, вытирая текущие по щекам слёзы.
— Нет, — уверенно покачал головой он. — Если бы ты потеряла ребёнка, я бы никогда, ни за что в жизни тебя не бросил. Как бы трудно мне ни было. Ни за что. И никогда. Но ты… — он развёл руками.
— Да, Ром. И мы могли бы прожить до старости, нарожать ещё детей, нянчить внуков, гулять в парке за руку… Я слишком хорошо понимаю это, Ром. Береги её! Я всё подпишу.
Он слышал, как орала мать, до которой дошло, что они разводятся, когда сам скидывал Дианины вещи в сумку. Видел, как мимо по палубе гневно протопал отец, когда заворачивал горячую со сна Дианку в одеальце, решив не будить.
Встретил на выходе Моржова, что вроде равнодушно посматривал на весь этот сыр-бор, только неожиданно закурил.
— Лиза, — вдруг опомнился Роман, увидев её на верхней палубе. И крикнул: — Кстати, у меня вторая группа крови.
— Что? — свесилась она через леера.
— У меня вторая группа крови, — повторил Роман.
Она услышала. Но что почувствовала, подумала или сказала в ответ было уже неважно.
Через неделю курьер привёз Роману в офис конверт с подписанными документами на развод.
Он был свободен.
И в тот же день в другой офис другой курьер тоже привёз конверт.
Глава 53. Марина
— Марина, ну, давай уже заканчивай с этим, — стучала по столу пальцами Ленка. — Этим программистам и так шикарно живётся, объяснила на словах и хватит, ещё техническое задание им расписывать.
— Лена, не жужжи, уже почти всё, — печатала Марина, не отрываясь от экрана и почти не глядя на клавиатуру.
— Сейчас уже твой Гомельский явится и украдёт тебя, а я опять по своим вопросам в сад пойду, то есть к Вагнеру, а он между прочим, дома ещё. Своих после отпуска к тёще увёз, а сам дистанционно задания раздаёт и поди на радостях, что один, пьёт.
— Вагнер и пьёт? — улыбнулась Марина и встала. — Ну пошли, пошли.
— Ой, Марина Вячеславна, вы здесь? — чуть не налетела на неё секретарь. — А курьер вас в переговорной ждёт.
— Ну, начинается, — всплеснула руками Ленка, — Ладно, иди уже, сама справлюсь, — махнула рукой виновато пожавшей плечами Марине, и та, увидев цвет конверта, резко сменила направление и унеслась в переговорную.
Она бодро расписалась. Даже улыбнулась терпеливому курьеру. Но едва он ушёл, медленно села, потому что ноги подкашивались, положила конверт перед собой и словно вмёрзла в стул.
Это казалось так просто: протянуть руку и открыть его, конверт из генетической лаборатории. Но это был момент истины, который, возможно, изменит всю её жизнь. И застыв у этой черты, Марина испугалась.
Она так его ждала. Так в него верила. А теперь он лежал, незамысловатый, картонный, скрывая свою тайну, а Марина была не уверена хочет ли её знать.
У них было так всё хорошо с Ромкой, что хотелось сплюнуть и постучать по дереву, чтобы не сглазить. Они были так счастливы. Просто надышаться не могли друг другом. Пусть пока не строили планов на будущее, и особо не афишировали свои отношения. Но им было так уютно вместе, что не верилось: ещё неделю назад «их» просто не существовало.
А теперь он забирал её с работы, она провожала его по утрам, даже по дому они ходили, не расплетая рук, только передавали друг другу Дианку, если она была с ними. «Если» или «когда». Всё же Маринино «холостяцкое жильё» не было организовано для жизни ребёнка, а квартира Романа была для Марины табу, поэтому чаще малышка пока была под присмотром няньки. Когда же приходилось расставаться, Марина с Ромкой целыми днями переписывались и перезванивались.
Стоило только подумать о нём и новый телефон (Ромка сказал «надо» и подарил) зазвонил знакомым рингтоном.
— Слушаю тебя внимательно, — ответила Марина, и мурашки привычно побежали по телу от его мягкого баритона.
— Сладкая моя, я задерживаюсь. Если что, меня на работе не жди. Встретимся дома.
— Хорошо, — невольно улыбнулась она. — Ужин с меня.
— Нет, нет, как раз ужин я возьму на себя. У меня есть повод.
— Отлично, тогда где-нибудь возле дома и поедим.
— Я разберусь.
— Мр-р-р, — мягко проурчала она в уже отключённую трубку. — И всё-то он возьмёт на себя. И со всем-то он разберётся.
Марина отложила в сторону телефон и подпёрла голову руками.
«А, может, мне его не открывать? — поглядела на злополучный конверт. — Кому уже нужна эта правда? Есть он, я, Дианка. Как как ни тасуй, мы вместе. Его это девочка, моя, ну какая разница? Я всегда буду любить её как свою».
Но в груди противно копошилось.
«Нет, для Ромки разница есть. Всё же у Дианы есть мать. И есть отец. А я… никто, — стиснула зубы Марина, вспомнив злые слова его тёщи. — Я своего ребёнка похоронила… А если — нет? Если она моя?»
Об этом страшно было думать. Ведь тогда ребёнка придётся похоронить ему. А такого горя Марина никому не желала. И такую боль причинить не хотела, не умела, не могла. Рука предательски потянулась порвать злополучный конверт, сжечь, испепелить, уничтожить.
«Пусть плохо будет мне. Я справлюсь, — закусила она губу. — Я смогу. А он? Он сможет?»
От этого не отмахнёшься, не забудешь, назад не вернёшь. Это не просто больно. Это невыносимо. Это — ад. И обречь любимого мужчину на такие муки…
О, боже!
Она встала и теперь ходила по кабинету, и мысли жалились, кусались, врали на куски.
