– Почтенный целитель, вас в трактир пожаловать просят!
– Сейчас придем! – согласился Раэн и поставил опустевшую чашку на крыльцо. – Ну что, Фар, собирайся.
А про себя подумал, что если все пройдет как надо, то в этот дом парень уже вряд ли вернется. И кто знает, хорошо это или плохо? Весы все еще качаются…
* * *
Придержав за плечо Фариса, который рвался вперед, словно застоявшийся жеребец, Раэн немного помедлил перед дверью, из-за которой сочились проблески света и шум голосов. Даже отсюда он ощущал противоречивые чувства собравшихся. Из-за двери накатывали волнами возмущение и гнев, но был и интерес, и даже – тоненькой струйкой – рассудительное спокойствие. Что ж, уже хорошо.
Раэн немного слукавил, говоря с Фарисом. В исходе этой встречи он почти не сомневался, а вот каким будет следующий ход игры? В том, что он обязательно случится, сомнений, увы, не было. Усмехнувшись про себя, Раэн толкнул дверь и шагнул в ярко освещенный множеством ламп и свечей трактирный зал. Сегодня здесь было многолюдно! Столы сдвинули к стенам, и примерно полсотни человек сидели на лавках, расставленных по бокам от хозяйской стойки и перед нею. Все – немолодые крепкие мужчины с черными или седыми бородами, но не длинными, как у деревенских старейшин в других местах, а коротко подстриженными. Все-таки степная кровь сильно проглядывает в Нистале, а у степняков густые волосы на подбородке – редкость, не стоит и отращивать… Зато у всех золотые и серебряные пояса блестят поверх плотных зимних курток и подбитых ватой халатов… Конечно, старейшин здесь примерно половина, остальные – их наследники, сыновья и племянники, пока не имеющие права говорить в собрании. Ну что ж, чем больше народа, тем лучше.
Гомон, стоявший до его появления, медленно стихал. Выйдя на свободную середину, Раэн склонил голову и, выпрямившись, громко сказал:
– Доброго вечера почтенным старейшинам Нисталя!
Умница Фарис, как и было договорено, тенью проскользнул за его спиной к окну, плотно прикрытому тяжелой шерстяной занавесью, и замер там, стараясь быть неприметнее сухого листка в осеннем лесу.
– И тебе того же, уважаемый, – промолвил совершенно седой худощавый старик, неприязненно покосившись на ир-Джейхана. – Благодарим, что ждать не заставил.
– Я тоже благодарю всех, кто пришел сюда, – невозмутимо продолжил Раэн. – Уважаемые старейшины, вы собрались, чтобы осудить чужака, который нарушает ваши законы, не так ли? Что ж, признаю вину. Но прежде, чем попросить прощения за это, позвольте вам кое-что рассказать. Да, рассказать! – повысил он голос, перекрывая возмущенный гвалт, прокатившийся по залу. – Думаю, вам это будет интересно. Сегодня я готов говорить о том, что случилось у Девичьего родника месяц назад. И поведать правду о преступлении и предательстве, совершенных в тот день…
По залу снова прокатился рокот, словно несколько камней сорвались со склона, но лавина, предвестниками которой они были, еще не обрушилась.
– Да-да, – подтвердил Раэн, стоя в перекрестье изумленных и возмущенных взглядов. – Я тоже считаю, что и то, и другое случилось. Но о том, кто был преступником и предателем, думаю иначе. Вот, взгляните!
Он достал из кармана куртки маленький сверток и развернул его. Кусочек тонкой замши полетел на пол, а Раэн показал собравшимся матово блеснувший серебряный полумесяц примерно в палец длиной.
– Это пряжка для сапога, – объяснил он, помня, что у стариков не слишком хорошие глаза. – А сапог, с которого она срезана, был на Малике ир-Саттахе, когда бедняга погиб. Его брат Касим наверняка опознает эту вещицу, ведь он готовил тело к погребению. Теперь смотрите. Смотрите внимательно, старейшины и жители Нисталя! Фарис, окно!
Положив пряжку на пол, Раэн отступил к двери. Ир-Джейхан попытался отодвинуть занавесь, но та за что-то зацепилась, и Фарис рванул плотную ткань так, что оборвал веревку, на которой она висела. А Раэн плавно повел перед собой рукой – и свечи, горевшие в зале, вдруг разом потухли. Только несколько масляных ламп продолжили светить, но и на их фитильках робко дрожали крохотные язычки огня. Трактирный зал погрузился в полумрак, зато наполнился приглушенными голосами, которые постепенно стихли. А перед Раэном в прямоугольнике тусклого света из окна появилось невесомое серебряное облачко, медленно растущее во все стороны.
– Взгляните в окно, уважаемые, – снова перекрыл Раэн голоса нистальцев. – На небе молодой месяц. Точно так же он светил у Девичьего родника, только утром. Это случается, не правда ли? А вот – серебристая смерть, о которой пытался рассказать Фарис ир-Джейхан. Кто-нибудь хочет войти в это облачко? Нет? Ну и правильно, я бы не советовал.
Когда переливчатая дымка почти достигла сидящих и самого Раэна, он взмахнул рукой – и брошенная медная монета покатилась, звеня и подпрыгивая, пока не попала в облачко. Заискрившись, оно растаяло, а Раэн, шагнув к лежащей на полу пряжке, поднял ее вместе с кожаной оберткой. Выпрямился и снова повел рукой – свечи разом вспыхнули с прежней силой. А трактирный зал взорвался многоголосьем!
Раэн терпеливо выжидал, краем глаза следя, как немного побледневший Фарис пытается приладить занавеску на место. Но что-то у него не получалось, и парень бросил попытки, тихонько встав в угол у двери. Окно так и осталось открытым, и теперь из него тянуло студеным воздухом, который был даже приятен, если сравнить с масляным чадом и запахом множества людей. Нистальцы, сообразив, что Раэн не намерен перекрикивать их возмущенные и изумленные голоса, кое-как притихли. Тот же седовласый старик, что приветствовал его, поднялся с лавки, и в зале стало совершенно тихо.
– Почтенный Раэн, – негромко сказал старик. – У Девичьего родника погибли двое моих внуков. Вы показали мне, что их убило. Теперь скажите, кто в этом виноват? И почему смерть пощадила молодого ир-Джейхана, но унесла моих мальчиков?
На последних словах его голос дрогнул, и Раэн отозвался с искренним сочувствием:
– Мне жаль ваших внуков, уважаемый. Пусть их души пребывают в мире. Что до ваших вопросов, я сейчас все расскажу, для того и пришел.
О том, что позвали его, вообще-то, для суда, все уже позабыли, а Раэн напоминать об этом не собирался.
Величественно склонив голову, старейшина ир-Саттах сел, а Раэн снова достал из кармана листок тонкой плотной бумаги. Так же показал его всем и заговорил:
– Это письмо из Аккама от достопочтенного Кадира ир-Шамси, верховного предстоятеля шахства. Когда я понял, что моих познаний не хватает, чтобы опознать данное колдовство, я обратился к премудрому и высокоученому Кадиру за помощью и получил ее.
По залу пронесся недоверчивый говор, и Раэн чуть повысил голос:
– Я никого не прошу верить мне на слово. Тот, кто сомневается в подлинности письма, может после собрания взять его и отправиться в Иллай. Шахский управитель города – родной племянник Кадира ир-Шамси, так что отлично знает почерк и печать своего дяди. А пока выслушайте, что пишет достопочтенный предстоятель.
