* * *
Меня будит пощечина. Потом ледяная вода, которую выплескивают на мое лицо, и я, захлебнувшись, надрывно кашляю. Переворачиваюсь на холодном полу, отплевываюсь, и сдерживаю рвотные позывы. Тошнит так, будто у меня сотрясение.
— Видишь, цыпа очнулась. Просто поспала немного дольше. Тощая слишком, ей поменьше снотворного надо было вкалывать, — слышу я почти что знакомый голос. Это псих, но в примерочной он будто нарочно разговаривал на повышенных нотах. Я открываю глаза, поднимаю голову и недоуменно смотрю на скалящегося мужчину перед собой, который сидит на корточках, — как самочувствие, курочка?
— Ну ты и урод, — вырывается у меня, когда я допираю, что это действительно псих. Только без грима. Его можно узнать по мерзкой улыбке. На голове у него короткий ежик из почти белых волос. Бровей нет, вообще. Кожа вся в оспинах, и глаза мутного голубого цвета. И этот мерзкий тип залез языком мне в рот? Сейчас меня точно вытошнит.
Он снова бьет меня по лицу, в этот раз еще больнее, чем до этого, не щадя. Я закрываюсь руками и сжимаюсь в комочек на полу. Нет, пожалуй, буду молчать. Но сложно. Он мерзкий, ненавижу его.
— Это она? В таких шмотках? Выглядит как проститутка с трассы, — слышу я над собой еще один голос. Незнакомый, — ты мне что подсунул, урод?
— Я ее из примерочной увел, — усмехается псих, поднимая на собеседника взгляд, — дура оставила телохранителей в магазине. Настояла. Застеснялась, видимо. Или сама свалить мечтала.
Я точно дура. Мне страшно даже вздохнуть, я сдерживаю дрожь, чтобы не привлекать лишнее внимание. Если бы я знала — заставила бы Лысого караулить прямо у кабинки. Да даже в кабинке. Только уже поздно что-то думать. Он мог, хотя бы, повернуться, и тогда меня не украли бы.
Псих опускает на меня взгляд, облапывает меня им, смотрит на мои ноги, которые видны из-за задравшегося платья и ухмыляется.
— Хочешь, разговорю ее. Оставь нас на часик вдвоем.
Меня пробирает мерзкая дрожь от его слов, потому что я понимаю, каким образом он будет меня пытаться “разговорить” и лучше я точно застрелюсь. Тут я понимаю, что готова застрелиться, в отличие от той ночи, когда Амир угрожал мне… господи, по сравнению с этим мерзким типом Амир не вызывал такого отторжения. Я боялась его и ненавидела. Ненавидела за то унизительное предложение и желала отомстить и унизить в ответ своими словами. Во мне играла гордость. Сейчас же меня тошнило от одного вида психа.
Он может меня избивать, но так просто я ему не дамся.
— Отвали, — усмехается второй, — у меня нет часа. И мне нафиг не нужна ее болтовня, — кто-то с шорохом садится за моей спиной, а потом касается моих волос, — Амир не идиот. Правда, птичка? — он обращается уже ко мне и я сжимаюсь, — твой муж умная скотина. Если он узнает, что ты кому-то слила важную информацию — он найдет выход. Найдет нас и уничтожит, до того, как мы что-то сделаем. Он будет рыть землю, но нас откопает. Уверен, что этот белобрысый урод где-нибудь да спалился.
Псих бледнеет, а человек за моей спиной смеется и похлопывает меня по щеке.
— Что, обделался? Если Амир нас найдет — первым в расход пойдешь.
— Я не палился, — мрачно цедит псих, — камеры я отключил.
— Заткнись. Птичка, ты чего молчишь? Повернись-ка ко мне передом, а к этому уродцу задом.
Я медленно перекатываюсь с бока на бок, и поднимаю взгляд. Рядом со мной сидит мужчина лет сорока пяти. Немного в теле, лицо круглое — типичный клерк из офиса. Видимо, внешность действительно обманчива. Даже глаза у него почти добрые.
— Видок товарный этот Голлум тебе, конечно, попортил, — усмехается он и проводит небрежно мне пальцем по нижней губе. Она отзывается ноющей болью, — ничего, замажем.
Он перехватывает меня за запястье и неожиданно вонзает в вену шприц. Я дергаюсь, в ужасе пытаясь вырвать руку, а мужчина шикает.
— Тихо. Поздно дрыгаться. У тебя есть час с небольшим, птичка, после которого у тебя откажут органы и ты умрешь.
— Боже, что? — выдыхаю я. Голову словно сжимает стальной обруч, а в глазах темнеет, — зачем? Я ничего не знаю про Амира. Вы можете меня пытать, но я…
— Заткнись, — ласково перебивает меня он, — ты поедешь сейчас к своему мужу, птичка. И сделаешь, что угодно: подсыплешь яд ему в еду, в напиток, куда угодно. Он должен его принять. Сдохнет он сразу же, в отличие от тебя. Сможешь убежать. Главное — успей за час вернуться сюда и я дам тебе противоядие. Получишь новые документы, билет в свободу, и отчалишь на все четыре стороны. Освободишься от своего тирана, — он весело улыбается, — отомстишь ему. Эта зверюга тебя ведь бил? Наверняка ты получила за побег. Знаю, что бил, он же бешеная тварь. Удивительно, что ты еще жива. Или это временно?
Я отрицательно трясу головой. Все вокруг мне напоминает какой-то затянувшийся кошмар.
— Еще раз — у тебя есть час. Он должен сдохнуть до сегодняшней встречи, которая у него намечается, — мужчина выдирает шприц из моей руки, вкладывает мне в ладонь маленький пузырёк с порошком и выпрямляется. Спустя секунду на пол падает тюбик с дешевым тональным кремом, и пятьсот рублей, — поднимайся, ходить ты можешь. Не надейся, что ляпнешь своему мужу про яд — он не знает его. Время только потеряет, успеешь откинуться. Приведешь его сюда — и он нас тут не найдет. Тоже сдохнешь. Что разлеглась? Двигай отсюда. Время-то тикает.
Несмотря на тошноту, мерзко накатывающую волнами, и головокружение, я быстро собираю ноги и поднимаюсь. Черт, это какой-то гараж. В окнах уже темный вечер. Я лежала на холодном полу столько времени?… я точно умру, если не от яда, то от воспаления почек. Поясницу ломит до боли.
— Пошла, — кивает мне мужик, — такси ждет.
— Он убьет меня, — шепчу я растерянно, — или его охрана… я не успею убежать.
— Твои проблемы. Ради своей шкурки постарайся. Пять минут уже прошло, ты потратила их на тупую болтовню.
Я тут же разворачиваюсь и быстро иду к выходу из гаража. Слезы душат меня, подступает истерика, трясет так, что зубы стучат друг об друга. Спину холодит вечерний воздух: черт, я в открытом платье! В том платье, которое я натянула на себя, не глядя, в магазине. Что в руках в тот момент было, то и надела по приказу психа.
Я выхожу на улицу, пошатываясь, и вижу желтое такси у ворот.
Амир меня точно убьет. Увидит меня в этой одежде и убьет. За побег убьет. Точнее, он думает, что я убежала.
Мне жутко. Я понимаю, что моя судьба в любом случае расписана в черных красках: эти двое вряд ли меня отпустят, когда я вернусь. Я не удивлюсь, если псих решит до меня подомогаться, а то и применить силу, воспользовавшись шансом — он просто облапал меня взглядом.
Я не могу подсыпать яд Амиру. Он раскусит меня в два счета, или я всю жизнь буду мучиться, думая, что мой племянник растет без отца и матери, и что я виновата в смерти его отца. Но… если я расскажу обо всем Амиру — он прислушается ко мне, спасет ли меня? Или просто плюнет, и я умру у него на глазах?
