– Я хочу к ней, – она откидывается, прижимаясь ко мне спиной. Расслабляется немного. – Она… единственное, что у меня осталось от семьи. Не возражай, пожалуйста, прошу. Да, знаю: тётя Аля не лучший образец хорошей тётки для сироты, но бросить её сейчас – бесчеловечно.
– Она не брошена. За ней ухаживают. К сожалению, Жоркина клиника не специализируется на черепно-мозговых травмах, но она получила квалифицированную помощь. Возле неё – охрана и мать. Я попросил её помочь.
– Почему, почему я не могу быть с ней? – в голосе Таи отчаяние.
– Потому что это опасно. Есть вероятность, что голову ей проломили. Никакого Феди рядом не обнаружилось. Более того: нет в доме вещей, указывающих, что он проживал с тёткой. Как будто и не было никого. Я и там оставил охрану, но, думаю, он не появится. Такие подозрительные субъекты выныривают из ниоткуда и исчезают внезапно. Он знает тебя в лицо, Тая.
Она судорожно вздыхает. Я обнимаю её за плечи, поглаживаю, успокаивая.
– Дай мне два дня. И я заберу тебя отсюда. Позабочусь, чтобы никто и никогда не смог до тебя дотянуться.
– Мне и здесь неплохо. Я почти птица в клетке. Видишь: обжила место под крышей. Спать только здесь не могу – убегаю в бабушкину спальню, где до сих пор пахнет тобой.
– До сих пор? – ничего не могу с собой поделать – целую её в шею, тянусь ладонями к груди. Она выгибается у меня в руках, давая почувствовать, как твердеют её соски.
– Смеяться не будешь?
– Нет, – прохожусь губами по плечу, стягивая футболку, открывая нежную кожу.
– Я поменяла простыни, а старые оставила рядом. Когда совсем плохо, я касаюсь их лицом. Закрываю глаза и представляю, что ты рядом.
– Моя фетишистка.
– Твоя, – поворачивается ко мне и обнимает. Губы наши встречаются, как два космических корабля в далёком безвоздушном пространстве. Стыкуются, сминают, пробуют друг друга на вкус. Это контакт. Общение с инопланетным разумом.
Я подхватываю её на руки и несу к белому дивану. Стягиваю нетерпеливо с неё шортики. Диван безбожно скрипит – старая развалюха, но мне сейчас плевать. Целую Таину грудь, слышу, как она дышит, выгибается, жмурюсь, когда её пальцы зарываются в мои волосы. Спускаюсь ниже и ниже, целую её всю, а потом губами раздвигаю упругие складочки. Прохожусь языком сверху вниз и обратно. Моя. Желанная. Такая близкая. Мой ненасытный рот дарит ей ласку, а мне – удовольствие от этой слишком интимной близости. Я сам готов кончить от её стонов и экстаза, что дрожью проходится по всему её телу.
– Эдгар! – вскрикивает она и мечется, выгибается дугой в моих руках, а я продолжаю ласкать её языком до тех пор, пока она не утихает и не пытается отодвинуться.
– Дай мне минутку. Прийти в себя.
– Всё так плохо? – улыбаюсь, когда она вздрагивает от ещё одного прикосновения языка.
– Я бы сказала – слишком остро. И давай уже слезем с этого дурацкого дивана. Он терзает мой музыкальный слух.
Мы валимся на пол. Тянем за собой шкуру искусственного мамонта. Кутаемся и обнимаемся. Она всё ещё дрожит, а я по-прежнему возбуждён. Я не тороплюсь. Успеем. Мне важно, чтобы Тая хоть немного расслабилась.
У неё глаза сверкают. Губы сладкие.
– Иди ко мне, – ложится она на спину, тянет меня за собой и раздвигает ноги. – Хочу тебя. Ты мой, и я никому тебя не отдам.
– Я сам никуда не уйду и никому не отдамся, – вхожу в неё осторожно, позволяя подстроиться, притереться. Она слишком узкая, но влажная и горячая.
Я толкаюсь в неё бёдрами. Вхожу и выхожу. Она движется вместе со мной. Обхватывает ногами поясницу.
– Да! Наконец-то! – шепчет удовлетворённо. – Так, как я хотела и ждала!
Её слова заводят меня неимоверно. Нет сил терпеть, но я держусь до тех пор, пока она снова не достигает пика. Вхожу глубоко, как только могу. Оргазм закручивает меня по спирали – с каждым толчком-витком всё ярче. И там, на самой-самой глубине я наконец затихаю. Расслабляюсь. Мне хорошо так, что я готов уснуть на ней. Не выходя. Не шевелясь. Это ощущение защищённости, будто я дома, и все мои тылы надёжно закрыты.
– Спи, мой хороший, – шепчет Тая, целует, убирает пряди со лба, кутает в лохматое покрывало. – Спи. А я постерегу твой сон, чтобы никто тебя не украл.
Мне хочется возразить. Возмутиться. Какие воры? Я сам никуда и ни за что не уйду, не брошу, не отдам. Тут впору ещё поспорить, кто из нас желанная добыча. У меня скоро нервов не останется и сил от ревности, что испепеляет, стоит только кому-то посмотреть на неё или сказать что-то типа «девочка». Я готов всех их порвать на мелкие клочки за подобное!
Но я ничего не успеваю сказать – проваливаюсь в сон, прижимая таю к себе. Ерунда, – вспыхивают и гаснут мысли, – скоро, совсем скоро всё изменится.
Жаль, я не знал, как был близок к истине. Жаль, что истина вильнула хвостом и скрылась в королевстве кривых зеркал…
29. Тая
Он спит в моих объятиях, а я стерегу его сон. Чувствую: ему отчаянно нужна передышка. Я, наверное, сейчас похожа на самку, что охраняет детёныша. Глупо так думать: Эдгар большой и сильный, а я по сравнению с ним – заморыш, хоть и не так изнежена, как кажется. Я высокая и крепкая. Как жаль, что он не хочет детей. Я пью таблетки регулярно, чтобы он больше не сердился и не волновался. Я до сих пор помню его ярость после истории с Леоном.
Мне стыдно: я не спрашиваю ни об Эльзе, ни о детях. Леон… взрослый мальчик. И я не то чтобы вычеркнула его из своей жизни – избегаю и упоминаний, и разговоров. Ни к чему. У нас вроде бы сейчас всё хорошо, выровнялось, а ощущение такое, что стоишь на утлом подвесном мостике через бурную горную реку. Чуть не туда ногу поставишь – и сорвёшься вниз.
Кажется, я уснула. А очнулась от его поцелуев. Эдгар умел любить. В том самом интимном смысле. Идеальный для меня. Щедрый, увлекающийся, чуткий. Это и опыт, и, наверное, талант – так чувствовать партнёра. Вот в этом он всегда честный и открытый. В чувственной любви. Во всём остальном – книга на замке. Я знаю, что должна и подождать, и потерпеть, но внутри копится отчаяние. А ещё эти барышни со сплетнями…
–Скажи, их было много?
Эдгар приподнимает бровь и гладит моё лицо пальцами. Рисует непонятные узоры на щеках и подбородке.
– Полагаю, ты о женщинах в моей жизни, – в уголках его губ – ямочки, а возле глаз – лучики морщинок. Он пытается не улыбаться. Я вздыхаю.
– Да.
– Не так много, как может показаться и уж значительно меньше, чем об этом говорят. Твой художник тебе что-то наплёл? Раньше ты не спрашивала.
– Раньше мы вообще мало разговаривали, Эдгар. Больше противостояли да спорили. Ты… командовал, а я то делала вид, что слушаюсь, то сопротивлялась. Все эти Миры, Елены…
– Остались в прошлом, Тая, – договаривает он мою фразу. – Сейчас они для меня не существуют.
