— И что теперь будем делать? — непроизвольно закусываю нижнюю губу.
— А что по планам? Делать вид, что ничего не было или попытаться повторить?
— Прямо сейчас?
— Да с удовольствием, — Дима уже тянется ко мне для поцелуя, но нас перебивает звонок мобильника. И не в первый раз, кажется, но тогда мы на него не обратили внимания. Приходится прерваться. На экране маячит знакомое имя.
— Дай мне, — отбираю телефон и нажимаю принятие вызова. — Ну, чего тебе?
На том конце ошалели от такой наглости.
— Чего мне? Где вы шляетесь? Немедленно возвращайтесь назад.
— А то что?
— А то головы пооткручиваю. Нашли время для выездных прогулок. Живо обратно.
— Отвали, папочка. Я большая девочка: приеду, когда захочу, — отключаю звонок, вырубаю заодно и сам телефон и отбрасываю его на переднее сидение.
Дима неодобрительно качает головой.
— Зря ты так. Он же беспокоится.
— Знаю. Но какой тон, такой и ответ. Не люблю, когда на меня кричат.
Тяжелый вздох.
— Знаешь что? Я займусь твоими манерами на досуге. А в качестве наказания, — под ногами нашаривают мою кофту и протягивают мне. – Одевайся. Конец прогулке.
Ага, да конечно! Он же сам этого не хочет, так что у меня все козыри на руках. Послушно вытягиваю руки.
— Сам тогда одевай.
Само собой, я знаю, чего добиваюсь. Нацепленная лишь на половину одежда слишком быстро оказывается снова стянутой, и мы задерживаемся еще на часок. И только потом, уже самостоятельно собравшись, с хохотом переваливаемся вперед и выезжаем в цирк. Лагерь словно вымер, ни души. Еще бы, на дворе вообще-то ночь. Нас встречает лишь взбешенный Стас, но его я оставляю в полное распоряжение Диме и шустренько ускальзываю в свой трейлер.
Ева не спит, черт. Взбучки так и не удается избежать, но с ней все же попроще, чем с несговорчивым Даниловым старшим. Извиняюсь, хлопаю глазками и поспешно сливаюсь с разговора, ссылаясь на дикую усталость. А так как мы спим с ней на одной постели (за неимением места в крошечных хоромах), отворачиваюсь на бочок и миролюбиво желаю спокойной ночи и сладких-сладких снов в придачу.
Только вот сон не идет, разумеется. Какой уж там после случившегося. Вместо этого долго лежу с закрытыми глазами, вспоминания в деталях каждое мгновение. Довольная улыбка лезет на лицо и, вот же зараза, я ничего не могу с ней сделать.
Закончив с тщетными попытками, вспоминаю, что я за сегодня так и не покурила. Так что тихонько встаю, стараясь не разбудить Еву, и ищу в темноте рюкзак. Нащупываю, но быстро понимаю, что он слишком легкий. Где катар? Может, Ева перепрятала? За ней станется.
Рука натыкается на что-то мокрое и липкое. Что за дрянь? Только не говорите, что Мико решил сделать свои дела прямо сюда? Урок на будущее — нечего оставлять вещи на полу, когда по твоему трейлеру гоняет стадо неугомонных енотов.
Тащусь с рюкзаком в зону кухни и, включив подсветку, пытаюсь понять, насколько испорчена сумка. В горле пересыхает ещё до того, как вытряхиваю содержимое. Липкая рука покрыта чем-то красным. Чем-то, я не идиотка и кровь отличу всегда.
С упавшим сердцем переворачиваю рюкзак и на столешницу вместе с сигаретами, блокнотом, женскими мелочами и зарядкой от ноутбука вываливается… сердце. По виду, человеческое. Еще не засохшее, то есть предельно свежее.
К горлу подступает тошнота. Не от крови, а от того что замечаю запачканную записку:
“Хорошо погуляла? Я, откровенно говоря, не рассчитывал, что ты сегодня сбежишь. Думал, мы, наконец, познакомимся. А твоей подруге ужасно повезло, иначе это могло быть и ее сердце. Да, кстати, спасибо за недостающую часть. Катар – очень умно.
Скоро увидимся”.
Перечитываю дважды, пока до меня не доходит смысл сообщения. А когда доходит, я просто начинаю… орать.
ОЧЕРЕДНОЕ ПОСЛАНИЕ
На мои крики сбежался весь цирк. Толпятся возле дверей, распихивая друг друга локтями, пытаются хотя бы просунуть голову в трейлер, а я так и стою оцепеневшая и рассматриваю кровавые разводы на дрожащей ладони. Катар, он забрал мой катар…
Любопытных бесцеремонно расталкивают и внутрь влетают Дима со Стасом. Одного взгляда на вываленные из рюкзака вещи достаточно, чтобы они всё поняли. Стас забирает у меня записку, Дима же требовательно прижимает к себе, заставляя оторвать глаза от измазанной руки, и ободряюще поглаживает.
— Ничем хорошим это не светит, — Стас отвлекается от записки и осматривает лежащий ошметок. — Сердце бессмертного, это точно. Но чье? — оборачивается к толпящимся в дверях. — Проверьте, все ли на месте.
По-прежнему прижатая к Диме, ловлю поверх его плеча задумчивый взгляд Евы. Та топчется позади, но вперед сунуться не решается. Обычно её реактивности остается только позавидовать, хотя тут грех не растеряться. Все ведь произошло буквально у нас под носом. Хорошо, что с ней все в порядке. Не знаю, что со мной было бы, случись непоправимое…
Шум и голоса на улице становятся громче. Кто-то кого-то зовет, слышен топот ног. В дверном проеме появляется побледневшее лицо Ангелины.
— Вы должны это увидеть.
Не жду ничего хорошего и не хочу даже идти, но послушно плетусь следом, придерживая Димой. Чувствую на пальцах липкость, от чего становится ещё более мерзко. Непроизвольно держу руку на расстоянии. Стас замечает это и подает мне платок, только вот он не поможет. Тут нужен душ и железная мочалка.
Проходим через лагерь, который даже среди ночи мигает переливами многочисленных огоньков, и заходим через закулисный вход в главный шатер. Коридоры, уставленные рабочим инвентарем, выводят к главной цирковой арене, на которой собрался весь лагерь, рассыпавшийся полукругом и заворожено уставившийся наверх.
Тело немеет, едва и я поднимаю голову. На крепежных лентах, установленных специально для трюков гимнастов, висит тело Марины. Не просто висит — подвешенное головой вниз, ему точно придавали определенную позу. Одна нога подвернута, за вторую обмотана крепкая лента, а руки соединены ладонями вверх и прижаты к груди.
Глаза закрытые, лицо отстраненное и умиротворенное. Всю верхнюю часть одежды залила кровь, но настил под ногами чистый. Убили не здесь, а вот подвесили специально. Новое сообщение. Для меня.
— Сколько же это будет продолжаться, — выдыхаю в ужасе, отводя глаза и сглатывая застрявший поперек глотки воздух. Смотрю на Еву. — Понимаешь, что это значит?
Та кивает. Еще бы не понимала, это ведь одна из поз для тренировок. Только вчера моя строгая инструкторша заставляла меня вот так висеть. И это означает, что… он видел. Он наблюдал. Более того, он был тут.
