Бабушка любила кизиловые кусты, запах цветущей вишни и липы. А еще кизиловое варенье, вишневую настойку, чай с липовым отваром. Жасмина в этом списке никогда не было. Мама придумала себе свой аромат и его историю. Мы все так делаем.
* * *
Когда судьба в очередной раз ошиблась дверью и постучалась в мою, она, как всегда, взяла себе в помощники мою маму. Когда я задумываюсь о смысле жизни, всегда появляется мама и делает так, чтобы до меня наконец дошло – смысла в жизни в принципе нет. А есть обязательства, ответственность и все остальное. Как только я благодарю судьбу за бездействие, душевный покой, относительное спокойствие, судьба немедленно напоминает, что у меня есть мать. Какой покой? Какое бездействие? Быстро взяла себя в руки и побежала!
В тот момент – я точно это помню – мне было хорошо и спокойно. На удивление. Я обсыпала солью все, что возможно. Обстучала все деревянные поверхности в доме и собственный лоб, чтобы не спугнуть редкое ощущение благополучия, тишины во всех сферах, включая душевные. Душе тоже иногда требуется отдых от надрыва.
Я позвонила маме. Мне захотелось с ней поговорить, просто так. Не спрашивать, есть ли у нее таблетки. Не планировать, когда она сможет к нам приехать. Не напоминать о том, что надо показаться врачу и повторить курс массажа. Не отговаривать от идеи поехать в Кисловодск, например, потому что врачи после страшной аварии и перелома позвоночника категорически запретили ей летать и поднимать больше двух килограммов. Маме до конца жизни были рекомендованы спокойный режим, размеренные прогулки по парку, мониторинг давления, амбулаторное наблюдение. Категорически исключить стрессы. Конечно, не пить, не курить.
Она тогда объявила, что если бросить курить и пить коньяк, то зачем вообще дальше жить? Тем более рентген удивительным образом подтвердил, что легкие у нее абсолютно чистые, несмотря на пятидесятилетний стаж курильщика. И печень в соответствии с возрастом, даже лучше, хотя мама за свою жизнь выпила столько коньяка и прочих напитков, что печень должна была уже отвалиться.
Я понимала, что маме скучно жить. Неинтересно. Она не из тех, кто находит удовольствие в заботе о собственном здоровье. Книги, современные сериалы – да. Мама следит за новинками. Она читает прессу в разных источниках, включая телеграм-каналы. Телевизор не смотрит принципиально. Но все это не то. В какой-то момент, наверное, после той страшной аварии, мама потеряла смысл жизни. В глобальном, что ли, значении.
Внуки? Она их безумно любит, но никогда не была той бабушкой, которая водит в детский сад, забирает, отводит на кружки, встречает из школы, готовит, шьет костюмы к утренникам, заплетает косички или помогает сделать домашнее задание. Моя мама – бабушка-праздник. Приезжает тогда, когда ей хочется. Проводит с внуками столько времени, сколько захочет. И я всегда уважала ее право на собственную жизнь. Никогда не упрекала. Я выстраивала собственную жизнь и работу так, чтобы мама оставалась для моих детей фейерверком, Дедом Морозом и феей-крестной: приезжает редко, но так ярко, что воспоминаний на год хватит. Она бабушка, которая ведет себя не как бабушка, а как не пойми кто. И ни у кого из друзей детей нет такой. Наша – уникальная во всех смыслах. Впрочем, мне и не приходилось прилагать особых усилий, чтобы поддерживать эту ее репутацию.
Но сейчас, когда мама жила одна – в городе или на подмосковной даче, я не знала, чем ей помочь, чем занять ее время. Да и странно менять жизнь, когда уже все давно сложилось, сто раз обговорено, отплакано. Я жила отдельно с шестнадцати лет, дачу люто ненавидела, как и квартиру, которая была для меня не домом, а, скорее, перевалочным пунктом. Когда сын был маленьким, я снимала дачу, имея собственную на берегу реки, и мама считала это нормальным. Позже я старалась сделать так, чтобы мы с детьми проводили лето на море. И мама всячески это поддерживала. Теперь же, когда мой сын уже вырос и сам решает, куда ему ехать, а дочь проводит летние месяцы на сборах, мама всех зовет на дачу. Обижается. Плачет.
Я ничего не могу с этим поделать. У нас нет опыта совместной жизни и общих интересов. Я все равно считаю себя виноватой – в том, что не могу себя перебороть, пересилить. Но я прекрасно знаю, чем все закончится. Спустя полчаса примусь собирать только что разложенные вещи, загружать их в багажник, заводить машину, пытаясь унять тремор в руках, чтобы уехать как можно скорее. Мы физически не можем жить вместе. Нет навыка. Но если вы приедете к моей маме в гости, то ни за что не захотите уезжать. Вам будет вкусно, весело. Она расскажет миллион историй, и вы будете хохотать до истерики и искренне считать, что моя родительница – уникальная женщина, блестящая рассказчица. И будете правы. Так и есть. Но лишь в том случае, если вы ей не дочь.
В тот вечер, когда я ей позвонила – просто так, без повода, хотя еще утром сделала дежурный звонок, – мама ответила сама. Но говорила невнятно. В принципе имела полное право – лето, теплый вечер. Никто не мешал ей выпить вина в свое удовольствие.
– Мам, ты выпила? – спросила я на всякий случай, потому что сразу начинаю подозревать худшее, и в мозгу включается «мигалка»: если выпила, то с кем? Новый поклонник? Очередной брак – скоротечный и бессмысленный? Мне придется хоронить ее очередного мужа? Нет, только не это. Пожалуйста. Я уже это делала. Больше нет никакого желания.
– Зачем ты это делаешь? – спросила меня подруга, когда я рассказала, что вынуждена браться за любую работу. Надо оплатить содержание маминого мужа в частном хосписе. Не только содержание, но и лекарства. А потом и похороны, потому что родственники мужа будут звонить, требовать.
– Ради мамы, – ответила я. – Она его любит и приезжает туда каждый день.
Моя приятельница сказала, что ни за что бы так не поступила. Пусть родственники того мужчины за все платят, беспокоятся и организовывают.
– Они не будут. Даже копейки не дадут. А мама с ним больше не может. Она устала и боится.
– Скажи маме, что у тебя нет денег на ее мужа, – предложила подруга.
– Я не могу.
Я действительно не могла. Родственники маминого мужа, когда он умер, выставили требования – захоронение, крест, отпевание, венки. Я все оплатила лишь с одним условием – чтобы они не звонили маме. Чтобы все переговоры велись через меня.
Наверное, надо было позволить случайным родственникам пообщаться с мамой. Тогда не было бы безумия со здоровенным крестом. Когда его выгрузили из машины, мама, едва закурив, поперхнулась табачным дымом.
– Это что? – спросила она у меня.
– Родственники сказали, что твой покойный муж был глубоко верующим человеком, – ответила я.
Мама нецензурно выругалась.
Из церкви во время отпевания она вышла и закурила на ступеньках. Кто-то из старушек-прихожанок сделал ей замечание. Мама выругалась так, что старушку сдуло. Потом моя родительница фотографировала объявление, висевшее на дверях: «Вход с колясками не благословляется». Это объявление ее потрясло.
– Они там что, совсем уже? – кричала мама. – А сколько, интересно, стоит благословение зайти с коляской?
