А очень может быть, подумал он позже, уже засыпая дома, чувствуя, как рядом пытается и не может уснуть разволновавшаяся Валя, очень может быть, что со Сталиным примерно та же история: оказался первым – ну и тянет, а ведь рисков еще больше, и в случае чего гораздо лучше быть Кагановичем. Может, они потому так и раздувают Волчака, чтобы потом все на него спихнуть.
Да, быть Волчаком теперь никому не пожелаешь. Ему надо будет шагать вперед семимильными шагами, а при первой возможности рвануть в космос, потому что земные расстояния быстро исчерпаются. Французы, говорят, на будущий год хотят лететь вокруг шарика.
Убедиться в этом им пришлось очень скоро: вместо полета через полюс их отправили на том же АНТе на парижский авиасалон, где их самолет, разобранный и собранный заново уже в центре Парижа, был самым посещаемым экспонатом, а там было на что посмотреть. Перед французским салоном инструктировал их лично Сталин, о чем Бровману рассказывал сам Волчак. Этот рассказ он повторил трижды, так что Бровман запомнил его в мельчайших деталях.
Они отдыхали с женами третий день, их как бы вывезли в Сочи на отдых, хотя все знали, зачем они туда отправлены, да и Волчак все бурчал: «Мы еще не устали, чтобы столько отдыхать»; наконец на третий день пребывания в санатории им позвонили, пришел ЗИС, отвезли. За женами, сказали, заедут позже. Дача небольшая, в окрестностях, везли не напрямую – Чернышев, как опытный штурман, вычислил, что несколько поворотов были лишними, как бы взаимоисключающими; в любом случае проехали пять шлагбаумов, так что враг не пройдет. Сам дом зеленый, небольшой, трехэтажный, первый этаж каменный, выше все деревянное; сад большой, ухоженный, много фруктовых деревьев. Сталин был в легком парусиновом кителе, коричневых брюках, невысоких мягких сапогах, стоял на дорожке с Власом Чубарем, Ждановым и, конечно, Поскребышевым.
– Вот тут я отдыхаю. Ну, прогуляемся?
Волчака особенно поражало, что он предложил сначала погулять – не сразу перейти к разговору, а пройтись, чтобы снять неловкость. Трижды Волчак повторил: такой простоты… ты знаешь, я и с конструкторами, и с генералами… и с каждым – чувство, что вот он упрощается нарочно. А здесь… ну перед кем ему позировать? Это действительно простота человека, который знает все. Пошли к беседке, видим – лимонные деревья. Я никогда не видел, как лимон растет! Мы подошли, смотрим, – аромат же! И вдруг он говорит: сорвите по лимону. И мы сорвали. Такого лимона… я не то что не ел, я не видел такого лимона!
Волчак так был переполнен сладостью момента, что возвращался к нему неустанно – и скулы у него не сводило.
– Ну потом-то?
– Потом я говорю: а что это за чудесная сосна, которая прямо насыщает воздух кислородом? Он говорит: это сосна поникающая, мексиканский вид. Тут раньше на участке росли дубы, но решили насадить сосну. Сказали: сосна не примется. Но ведь Ленин нас учил, что если большевики возьмутся, то всегда получится. Просто если не выходит, надо зайти с другой стороны. И что ты думаешь? Как сказал, так и вышло! Растут эти сосны! И в Мексике они достигают двадцати пяти метров, а у нас пока максимум двенадцать, но он сказал – будут и у нас двадцать пять! Откуда он все знает про эти сосны, понять не могу. Вот скажи на милость, что ему до сосен? Где Россия – и где эти сосны?!
– А потом?
– Потом я говорю: да, товарищ Сталин, если руки приложить, то все можно сделать! И он: да, вы это правильно понимаете, товарищ Волчак.
Разговор этот, вероятно, казался ему содержательным, Волчак передавал его слово в слово.
Потом вошли в беседку, и Сталин сказал:
– Поговорим теперь о деле.
Волчак начал торопливо приводить выкладки. Сталин сказал: погодите. Я понимаю, что вам не терпится лететь. Вы молодые люди, мы старики, нам свойственно перестраховываться. Волчак стал горячо убеждать Сталина, что до старости ему еще бесконечно долго, и Сталин ответил: нам, старикам, ваши слова приятны, но мы свою меру знаем, как говорил товарищ Зарядько. Знаете такого? Мы его рассматривали на должность министра угольной промышленности. Доложили, что он хороший работник, но немного злоупотребляет спиртным. Мы знаем, к чему ведут такие злоупотребления. Я попросил его зайти, когда будет время. (Это особенно было прелестно – попросил… когда будет время…) Он зашел. Я ему стакан водки. Он говорит: ваше здоровье, товарищ Сталин! – и выпил. Даже не поморщившись! (Волчак восхищенно покачал головой.) Разговаривает о проблемах отрасли как ни в чем не бывало. Я ему еще стакан. Ваше здоровье, тыщ Сталин! Выпил, корочкой зажевал, снова разговаривает. Ни в одном глазу. Я ему третий. И тут он руку так выставил и говорит: «Зарядько меру знает!» Я тогда его утвердил. Так что Зарядько меру знает! Я, продолжал Волчак, даже спросил: товарищ Сталин, можно я техникам перескажу эту историю? Он говорит: почему же нет, конечно. Техник имеет дело со спиртом и тоже должен знать меру. Ну, тут мы покатились! (Бровман представил, как они покатились.) И он говорит: мы, старики, вас хорошо понимаем. Мы тоже любили рисковать в молодости. Но на нас не смотрела вся страна, весь мир. За нами смотрела только охранка. Если хотите знать, мы меньше рисковали. Если бы что-то случилось с кем-то из молодых революционеров, революция совершилась бы все равно, таковы законы диалектики. Но если вы не полетите через Северный полюс, этого в ближайшее время не сделает никто. Поэтому сейчас вы должны поехать во Францию на авиасалон, там внимательно изучить новейшие образцы, в особенности моторы, доложить о своих впечатлениях и начать серьезную подготовку. Принципиальное разрешение на перелет я вам даю, считайте, что вы получили это разрешение. Но конкретная дата перелета не может быть названа сейчас, и давайте не заглядывать слишком далеко. Пусть это будет полгода. Но, товарищ Сталин, – возмутился Волчак, – как же пятилетка в четыре года?! Это был пас, и он был блестяще пойман: хорошо, товарищ Волчак, пусть это будут пять месяцев! И Волчак хохотал, в третий раз пересказывая этот диалог. Бровман спросил: так мы можем рассчитывать на май? Мы ни на что не можем рассчитывать, отрезал Волчак тоном человека, причастного к государственным решениям.
Дальше пошла речь о санаториях. Санаторное строительство надо в корне менять, пояснил Сталин, потому что раньше строили без учета законов природы. Но ведь ребенку ясно, что ночью холодный воздух стекается к подножию гор, и если строить корпуса у самого берега моря, то человек может простудиться и заболеть! Следовательно, спальные корпуса надо строить на холме, вот как здесь, потому что сейчас осень, вечер, а тепло! И Волчак еще раз поразился тому, как этот человек одновременно держит в голове законы природы и потребности трудящихся.
После этого разговор перешел уже на авиацию. Вы странные люди, сказал Сталин. Один летчик тут оправдывался у нас за то, что выпрыгнул с парашютом. Но ведь этим следовало гордиться! Возможно, самолет разбился, но уцелел человек! Мы сделаем еще один самолет, но чтобы воспитать еще одного пилота, талантливого пилота, нужны огромные усилия природы, не говоря про его подготовку. Как вы можете объяснить эту странность вашей психологии? Чернышев, начитанный в психологии, сказал, что летчику надо прежде всего победить страх за свою жизнь. Но тогда тем более, сказал Сталин, тем выше он должен ценить парашютный спорт! Парашют помогает человеку победить свою земноводную природу. Земноводный не значит земной и водный, но значит водящийся на земле. Парашют помогает человеку почувствовать себя свободно в воздушной стихии, мы находимся, может быть, на пути к земно-воздушной человеческой породе, и потому воспользоваться парашютом – даже не героизм, а самая естественная вещь! Нам не жалко денег, нам жалко того великолепного человеческого материала, сказал Сталин уже серьезно, которым являются наши пилоты, пионеры той воздушной стихии, в которой будут жить и творить люди будущего. Тут Волчак зааплодировал, и все подхватили. Вот вы, товарищ Волчак, сказал Сталин, почему неоправданно рискуете, отказываясь воспользоваться парашютом? Волчак безошибочно нашел интонацию для ответа. Мы волжане, товарищ Сталин, люди медлительные. Про нас даже в песне поется – диким мохом порос. Так вот, я пока решу выбрасываться, уже порог пройден, приходится спасать самолет. Все покатились. Ну, сказал Сталин, я побеседую с вашим руководством, чтобы вас потренировали принимать решение на скорости, а пока, чтобы вы могли этим заняться незамедлительно, мы выделим вам персональный автомобиль. Волчак говорил об этом с благоговением, дорожа, разумеется, не автомобилем, но съездил за ним на завод и теперь осваивал, доводя до истерики инструктора. Он думает, это самолет, говорил инструктор, а тут надо смотреть по сторонам!
