– Я тебя в тот раз еще заметил, – заговорил он быстро и бестолково, – но надо же было, понимаешь, парашют и все…
– А наши где?
– Наши близко, ты почти дошла. Только ты не туда шла. Они южнее.
– Нормально у них?
– Нормально.
– А ты как?
– И я хорошо. Зря ты прыгала, можно было в кабине сесть.
– Я им говорила.
То, что оба они увидели за эти семь месяцев, не вмещалось ни в какие слова, и они смотрели друг на друга, пытаясь хоть по лицам прочесть, что произошло, изменилось ли главное и как у них все теперь будет. Ясно было, что связаны они по-прежнему и даже крепче, а вот что будет – непонятно. Он очень почернел, посмуглел, и по трудноопределимым признакам она догадалась, что ему пришлось убивать: в глазах было что-то тоскливое. Но зато он нашел ее, с этим уж никто ничего не мог сделать.
– Медведи были? – спросил Петров.
– Один был, убежал.
– Ну, он первый редко нападет. Это шатун должен быть.
– Да тут народу много, – сказала Поля и прикусила язык, сомневаясь, что можно было рассказывать про все увиденное. – И кормили.
Петров решил, что она бредит, выстрелил сигнальной ракетой, обозначив место приземления, и они развели небольшой костерок. Толя умел это делать замечательно, он все умел. Поля решила про старообрядцев пока не рассказывать, а только про Яремчука второго.
– Как ты говоришь? – прервал ее Петров и посмотрел подозрительно.
– Толь, ничего не было.
– Да не про то я! Просто, понимаешь…
– Чего?
– Его там ждут, – сказал Петров и захохотал. – Ну ё-моё! Он тут ходит, а его там ждут!
И даже когда доктор месяц спустя ей твердо объяснил, что все привиделось и ничего не было, они-то с Толей так же точно знали: все было, и то ли еще будет.
10
То была самая странная их ночь после самого странного вечера.
С самого момента встречи оба жили в тревожном ощущении нарастающего, даже опасного счастья. Они словно попали в поднимающуюся волну радости. Они были теперь предметом всеобщей заботы. Вскоре опять прилетел самолет и сбросил им палатку, а потом еще мешок всякой еды. Вот чудики, сказал Толя, мы скоро уж выйдем, куда нам мешок? Они что же, думают, ты с голоду тут все слопаешь? Потом над ними просто кружил самолет, уже другой, качал крыльями, передавал привет. Знаешь, сказал Толя, я тут с одним парнем познакомился, инструктор. Чудесный человек. Они тут из эвенков, и он сейчас первый эвенк-парашютист. Очень гордится. Так он придумал приспособление, чтобы парашютиста поднимать опять на самолет. Потому что десанту ведь понадобится как-то возвращаться? Если бы его приспособление уже работало, он бы нас с тобой сейчас – фьють! – поднял, поди плохо? Они вообще тут чудесные. К девчонкам группа вышла, отнесли еду, палатку тоже, вот ты увидишь. Разве в тайге советскому человеку дадут пропасть? Ой, сказала Поля, тут и советские, и несоветские – и стала все ему рассказывать, но тут же осеклась: Толя, а там-то как? Там ничего, сказал он, они, конечно, не умеют, но обучаемые. Мы там много нового попробовали, не дай бог пригодится. Мне машину подарили, добавил он хвастливо. Теперь проблема – как сюда ее перегнать? Волчак из Штатов привез, а я оттуда вряд ли. Ну, я тебя туда свожу, покатаю.
Приближался вечер, и понятно было, что это последний теплый вечер. Как-то они не спешили к людям, хотя оставалось чуток, – по Толиным прикидкам выходило, что они дошли бы за три часа, ну за четыре, но там было уже не побыть наедине. И что было еще странней, в этой безлюдной тайге словно отовсюду следили за ними доброжелательные глаза. Звезд не было из-за облачности, но и звезды как бы угадывались и тоже следили доброжелательно. Что-то было из детства, что-то от тихого роста ледяных кристаллов, когда кончилась ужасная осень и настала спокойная зима, и оказалось, что на этой безжизненной земле, откуда ушла вся жизнь, можно жить. Оказалось, что есть даже своя особенная прелесть в том, чтобы среди мертвого ледяного мира обустраиваться, и оба они в детстве, только в разное время, строили снежные хижины, и внутри снега было тепло. Они сейчас в этой палатке были в абсолютно теплом, неуязвимом пространстве, а вокруг медленно начиналась работа зимы, и было уютно думать об этом. И ничего между ними не было в эту ночь, ничего вовсе, кроме того, что было все, но без грубости, без раздевания, без буквального проникновения. А просто та же близость, что в кабине самолета среди ледяного пространства. И вдруг среди этого тепла, когда Поля засыпала, просыпалась, что-то снова начинала рассказывать, – вдруг раздался пронзительный детский крик, совершенно невыносимый, крик отчаяния и вместе с тем злости. Это не просто был ребенок, а ребенок, доведенный до крайности и на все готовый, ему было очень страшно, но он собирался дорого продать свою жизнь. Хотя что он мог в этой тайге? Что же это, мелькнуло у Поли в голове, тут еще и дети? Но Толя все понимал, он же вырос в лесу, откуда-то знал и это.
– Не бойся, – сказал он, – это рыси.
– Какие рыси?
– Обыкновенные, с ушами. Знаешь, кисточки у них? Рыси, они не очень большие.
– Слушай, – сказала Поля, – слава богу, что я без тебя их не слыхала. Я бы с ума сошла.
– Это они к нам хотят, но не могут перейти речку. Вот и орут.
– Я погляжу, – сказала она.
– Да лежи!
– Нет, когда я еще теперь рысь увижу…
Поля вышла и стала вглядываться в лес на той стороне поляны, и ей показалось, что она увидела как бы висящие в темном воздухе стеклянные виноградины, налитые желтым светом. Это были, наверное, глаза рыси, но Поля не поручилась бы, что видит их. В конце концов, это могли быть глаза каких-нибудь ужасных детей, зверодетей, которые выросли тут в тайге от брака полковников со старообрядцами, и поскольку не могут простить родителям своего таежного детства, то мстят им, отлавливая по одному. Это было ужасно. Еще ужасней было думать, что когда-нибудь они выйдут из тайги к простым советским людям, совершенно ведь не готовым к таким противостояниям, и разрушат их прекрасную жизнь, всех их превратят в жрецов созвездия Горящего Куста… Но это уж слишком страшно было так думать, и она вернулась к Толе.
– Толя, – сказала она вдруг, хотя разговоры на эту тему были у них не приняты. – А мы как же теперь будем?
Он сразу понял.
– Мы-то? – Он с большим удовольствием закурил. – Мы вместе будем, чего ж. Если мы в тайге вместе, так в Москве-то подавно.
Поля поверить в это, конечно, не могла, потому что не нашла в тайге машину товарища Сталина. Если б нашла, тогда конечно.
– Спи, – сказал Толя, – я тебя завтра рано подниму. И тебе вообще теперь надо сил много, ты теперь герой, ты что…
И она в самом деле заснула, с чувством радости и тревоги, будто близится очень большое и настоящее счастье, но оно может принести с собой такое, что, как говорится, своих не узнаешь.
