Или, возможно, после нас все же будет жизнь. И, возможно, следующие обитатели планеты, которая когда-то была нашим домом, прибудут достаточно быстро после нашего исчезновения, чтобы успеть обнаружить артефакты нашего пребывания: фрагменты каменных построек, кусочки пластика, необычное распространение кремния. Возможно, они обнаружат человеческие следы в пещере на юге Аргентины, которые датируются 7300 годом до н. э., и человеческие следы на Луне и решат, что и те, и другие одинаково свидетельствуют о примитивном уровне нашего развития – или о передовом. Возможно, они перенесут наши останки в музей, сопроводив подписями с догадками относительно наших намерений и о том, каково было быть человеком:
«Они предпочитали жить группами, чаще всего по двое. Они употребляли пищу, когда не были голодны, занимались сексом без намерения завести потомство, а также копили избыточный хлам и такие же знания. Им было трудно поддерживать водный баланс в организме и противостоять силе тяготения. Они записывали впечатления письменными принадлежностями, исчезавшими от использования. Их волосы обычно меняли цвет, но глаза – нет. Они складывали руки ладонями вместе, выражая одобрение, и даже неверующие скрывали ступни своих ног. Они поднимали тяжелые предметы и переделывали себе зубы. Живые нуждались в отдалении от мертвых, но мертвые нуждались в близком соседстве друг с другом. У них были имена, хотя лишь у немногих имена были уникальными. У них было множество языков и систем измерений, но не было ни универсального языка, ни универсальной системы измерений. Они платили незнакомцам за то, что те прикасались к их спинам. Их притягивали стулья, беспомощные вещи, уединение и публичность (но ничего промежуточного), отражающие свет минералы, прямоугольные куски стекла, организованное насилие. Каждая группа выбирала собственных членов для поклонения. Им было трудно сохранять сознание в темноте. У них не было брони. Они нуждались в телескопах, чтобы подтвердить существование того, чего не хотели видеть. У них было чрезвычайно ограниченное зрение. Каждый год они игнорировали дату своей смерти и заталкивали собственное дыхание в резиновые пузыри, чтобы отметить свое рождение. Их потребности были чересчур велики. Не делать ничего для спасения своих сородичей требовало участия каждого. Каждый из них начинал жизнь младенцем, и в совокупности они были – относительно истории этой планеты – чрезвычайно молоды.
Записка о жизни
Дорогие мои мальчики,
Последние пару месяцев я проводил столько времени с бабби, что часто думал о ней, когда писал эту книгу. Учитывая темы, на которые я писал – выживание, ответственность поколений, кончины и начала, – в этом был определенный смысл. Но постепенно я перестал волноваться, был ли в этом смысл. В первой предсмертной записке есть повторяющийся вопрос: «С кем я говорю сегодня?» Этот вопрос вплетен в спор автора с самим собой, словно ответ на него мог бы разрешить этот спор. То, что я сейчас пишу – не предсмертная записка, это ее противоположность, но, как я уже написал, я вернулся к тому же рефрену: «С кем я говорю сегодня?» Я начал эту книгу с желанием убедить незнакомых людей что-нибудь сделать. И хотя я продолжаю надеяться, что это осуществимо, я подошел к концу и понял, что хочу обратиться только к вам.
Сегодня утром я собирался сесть на поезд до Вашингтона, чтобы повидаться с бабби, но решил подождать до выходных, чтобы взять вас с собой. Вскоре после того, как я отвез вас в школу, позвонила ваша бабушка и сказала, что бабби только что умерла. Я тут же отправился на Пенсильванский вокзал, сел на поезд, проспал всю дорогу и к обеду был дома у бабушки и дедушки.
Сейчас я в комнате бабби. До того, как за ее телом придут из похоронного бюро, осталась еще пара часов. Я сижу у ее постели. Ненадолго заходили Джулиан с Джереми. И Джуди. Ваши бабушка с дедушкой приходят и уходят. Но сейчас здесь только я.
Очень странно не видеть, как поднимается и опускается простыня, которой накрыли бабби. Я все стараюсь это заметить, жду, но ничего не происходит. И все же в комнате по-прежнему чувствуется ее жизнь. Для этого ее сердцу даже не нужно биться.
* * *
Ваш прадед, муж бабби, покончил с собой через несколько лет после эмиграции в Америку из Европы. Не уверен, что вам это было известно, или что вам было известно, что вам это было известно. Это одна из тех вещей, о которых никогда-никогда не говорят. Он пережил холокост, но не смог пережить пережитое. Он умер за двадцать три года до моего рождения, и до недавнего времени все, что я о нем знал, было взято из нескольких рассказов вашей бабушки, в основном о том, каким он был умным и находчивым. Я узнал о его самоубийстве, когда мне было уже за тридцать. Мне пришлось догадаться обо всем самому. В последние несколько лет ваша бабушка стала намного откровеннее на эту тему. Недавно она показала мне клочки бумаги, которые лежали у него в кармане, когда он умер – обрывки предсмертной записки. На первом из них слова: «Моя Этель – лучшая жена на свете».
Разве не странно, что предсмертная записка начинается так же, как могла бы начинаться открытка ко Дню святого Валентина? Писатель Альбер Камю однажды сказал: «То, что является причиной для жизни, также является прекрасной причиной для смерти». Ваш прадедушка очень любил свою семью. Печать и радость не противоположны друг другу. И то и другое – противоположность безразличию.
Может быть, однажды я покажу вам записки, которые показала мне ваша бабушка. Они не складывались в один текст, не были никому адресованы, ничего не объясняли. Я назвал их предсмертной запиской, но, на самом деле, как еще можно назвать такую записку?
* * *
Через пятнадцать лет после самоубийства вашего прадеда Нил Армстронг высадился на Луну. Ваша бабушка смотрела это по телевизору вместе с бабби. Разве вы не хотели бы жить, чтобы увидеть нечто подобное? Думаете ли вы когда-нибудь обо всех тех событиях прошлого, которых вы не застали, или обо всех событиях в будущем, которых вы не застанете? Я только что представил, как вы читаете эти слова, когда меня больше нет.
Пока Армстронг готовился
[333] к своему полету, спичрайтер президента Никсона подготовил набросок речи на случай, если астронавты застрянут на Луне. Вот как начинается эта речь, озаглавленная «В случае лунной трагедии»
[334]:
«Волею судьбы люди, отправившиеся на Луну с целью мирных исследований, останутся на Луне, чтобы упокоиться с миром. Эти храбрецы, Нил Армстронг и Эдвин Олдрин, знают, что надежды на возвращение нет. Но они также знают, что их жертва – надежда для человечества. Эти двое мужчин кладут свои жизни на алтарь самой благой цели человечества: поиску истины и понимания».
Если подумать, так ли уж велика разница между застрявшим на Луне астронавтом и жителем Земли? Можно сказать, что они оба застряли. И ни у одного из них нет «надежды на возвращение» в том смысле, что каждому, кто живет, предстоит умереть. Можно даже сказать, что «их жертва – надежда для человечества», если веришь, что большинство людей проводят жизнь, внося вклад в созидание мира, а не в его разрушение. Разница между двумя этими состояниями заключается в том, что между сегодняшним днем и днем нашей смерти только те из нас, кому повезло застрять на Земле, могут чувствовать себя как дома.
