– Понятно.
– Из-за человеческой природы: люди, подобные мне, те, кто должен проявлять озабоченность, иметь активную жизненную позицию и делать огромные изменения, оказываются практически неспособны пожертвовать чем-то малым для великой пользы в будущем. Из-за…
– Хватит.
– Из-за того, что я даже не пытался.
– Не знаю.
– Чего ты не знаешь?
– Почему мы до сих пор разговариваем?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты только что сказал, что даже не пытался, но мы до сих пор разговариваем.
– И что?
– Помнишь «Спор с душой того, кто устал от жизни»?
– Я не пишу предсмертной записки.
– В этом все и дело. И моя несгибаемая надежда.
– Я думал, ты против надежды.
– Я против надежды исподтишка.
– А цена надежды – действие.
– И есть одно действие, которое дает мне надежду.
– Отказ от продуктов животного происхождения?
– Нет.
– Ты меня запутала.
– Вовсе нет. Еще нет. Мы еще разговариваем, поэтому ты еще не запутался.
– О чем ты?
– Предсмертные записки имеют конец. Мы же до сих пор плывем. Именно так выглядит попытка к действию. Ты устал?
– От этого разговора? Да.
– От жизни.
– Нет.
– «Спор с душой того, кто еще не устал от жизни». Однако мы ошибаемся, считая, что с судьбоносными вопросами в судьбоносные моменты судьбы обращаемся к душе: «Как мне следует жить? Кого мне следует любить? Какова моя цель?» Это душа задает эти вопросы, а не отвечает на них. Душа не больше «где-то там, далеко», чем причины изменения климата и способы борьбы с ним. Хуже того, мы трагическим образом ошибаемся насчет того, что имеет судьбоносное значение.
– Как это – ошибаемся?
– Мы спрашиваем душу: «У тебя есть надежда?» Душа же спрашивает нас: «Что на обед?»
– Господин Карский.
– А он здесь при чем?
– Господин Карский, такой человек, как я, в разговоре с таким человеком, как вы, должен быть полностью откровенен.
– Карский – это я?
– Вынужден сказать, что не могу поверить в то, что вы мне рассказали.
– Думаете, что я вам солгал?
– Я не сказал, что вы солгали. Я сказал, что не могу вам поверить. Мой ум, мое сердце устроены так, что я не могу этого принять.
– Кем устроены?
– Простите, меня ждет срочное дело.
– Господин Карский.
– …Да?
– Такой человек, как я, в разговоре с таким человеком, как вы, должен быть полностью откровенен.
– Думаете, я вам солгал?
– Не знаю.
– Чего вы не знаете?
– Какова толщина ледникового щита?
– Двести футов.
– Звучит неплохо.
– Сто футов.
– Не знаю.
– Господин Карский.
– Да?
– Я хочу вам поверить.
– Проблема в масштабе? Колоссальный масштаб трагедии превращает ее в абстракцию? Потому что раньше я солгал.
– Я не сказал, что вы солгали.
– От недоедания умирают всего несколько тысяч детей. Теперь вы сделаете что-нибудь, чтобы их спасти?
– Проблема не в этом.
– Тогда в расстоянии? Я говорил об этом, словно это очень далеко, чтобы не напугать вас, но Верховный суд окажется под водой.
– Проблема не в расстоянии.
– Меня придавило машиной.
– Простите?
– Мне нужно, чтобы вы ее сняли с меня.
– Нет никакой машины.
– Почему вы отказываетесь спасти мою жизнь?
– Потому что совершенно очевидно, что ее не нужно спасать.
– Тогда почему вы отказываетесь спасти жизни, которые очевидно нужно спасать?
– Потому что меня тоже придавила машина.
– Господин Карский, такой человек, как я, в разговоре с таким человеком, как вы, должен быть полностью откровенен.
– Кому сейчас есть дело до откровенности?
– Господин Карский. Я уделил вам время, выслушал вас, сообщил вам свое мнение. Теперь вы должны уйти.
– Я понимаю, что вы мне не верите. Я сам редко себе верю. Мне не нужно, чтобы вы мне верили.
– Уходите!
– Мне нужно, чтобы вы действовали.
– В следующий раз я не пущу вас в эту комнату.
– В следующий раз?
– В следующий раз, когда буду проигрывать в уме этот разговор.
– Ледниковый щит мог бы протиснуться под вашу дверь.
– Разве это большая толщина?
– Господин Карский, почему у вас нет детей?
– Мы не хотели их заводить.
– Почему не хотели?
– Потому, что были счастливы и без них.
– По той же причине, по которой вы тоже обречены вечно проигрывать в уме этот разговор?
– Судья Франкфуртер, почему у вас нет детей?
– Разве это ваше дело?
– Зачем так реагировать на простой вопрос?
– Марион много страдала. У нее было хрупкое здоровье. Она бы этого не вынесла.
– Я не могу вам поверить.
– Думаете, я лгу?
– Я не сказал, что вы солгали. Думаю, вы не можете признаться, даже самому себе, что детей вам помешала завести перспектива осуждения с их стороны.
– Господин Карский.
– Ваш ум, ваше сердце.
– Да. Они устроены так, что я не могу принять то, что вы мне рассказали. Не потому, что они устроены неправильно. Потому что они выполняют свои функции. Если бы я принял то, что вы мне рассказали, я бы сошел с ума.
– Вы бы стали действовать.
– Я бы понял, что никаких действий не хватит.
– Вы могли бы отказаться от еды и питья, умереть медленной смертью на глазах у всего мира.
– Этого было бы недостаточно.
– Вы могли бы собрать группу влиятельных людей, чтобы они выслушали мой доклад, убедить Конгресс начать официальное расследование климатических зверств, использовать свой голос, чтобы сделать эти не терпящие отлагательств вопросы достоянием общественности.
