Борис Давыдов по прозванию Бобров. За последние десятилетия обычаи изменились, и людей стали называть иначе, чем прежде. Теперь никто, кроме князей и самых именитых бояр, не использовал полную форму отчества, оканчивающуюся на «вич». Конечно, царя Ивана величали Иваном Васильевичем, но он, скромный боярский сын, был всего лишь Борисом Давыдовым сыном, не Давыдовичем отнюдь. Но чтобы точнее обозначить свое происхождение, русский мог добавить к двум этим именам – своему и отчему – еще и третье, обычно то, которым звался дед. А иногда таким третьим именем становилось прозвище.
Именно так на протяжении XVI века на Руси, довольно поздно, стали появляться фамилии. Ведь третье имя иногда передавали следующим поколениям, хотя принимать его или нет – каждый, кого это касалось, решал сам, и семья, избрав фамилию, могла с легкостью поменять ее несколько раз.
Семья Бориса гордилась своим родовым именем. Борисова прадеда нарек Бобром сам Иван Великий, а вот за что – тут мнения разделялись. Одни говорили – за то, что любил боярин покрасоваться в бобровой богатой шубе, другие считали, что был он работящ и усерден, как трудолюбивый зверь лесной, а может, великий князь московский решил, что его мелкопоместный боярин чем-то похож на бобра, – никто в точности не знал истины. Однако семейство Бобровых приняло это прозвище как родовое имя, и на том дело кончилось. Его предка почтительно величали Могучим Бобром. Отец этого Бобра даровал монастырю в Русском прекрасную икону, написанную Андреем Рублевым, а потомки, хотя вклады их в монастырскую казну все уменьшались, тем не менее заботились, чтобы монахи должным образом поминали обоих своих благодетелей Бобров в усердных молитвах.
Но сейчас семейство Бобровых утратило былое влияние и богатство. Дела его постепенно приходили в упадок, и такая судьба постигла множество русских боярских родов.
Все беды начались с того, что имения кроили и делили меж собой три поколения наследников, а новых земель судьба не преподносила. Хуже всего пришлось семейству, когда дед Бориса, попав, подобно многим другим представителям своего класса, в долговую кабалу к монастырю, передал монахам всю деревню Русское, оставив себе только земли в Грязном. Бобровы все еще владели домом в стенах Русского, который брали у монастыря внаймы за скромную плату, а поскольку Борису было зазорно жить в сельце с таким неказистым названием, то он предпочитал говорить, что родом из Русского.
Он надеялся, что когда-нибудь перестроит Грязное, превратив его в порядочное имение, и тогда-то и даст ему новое название, более приличествующее его, Бориса, чину. Но пока он владел только этой жалкой деревушкой.
В каком-то смысле ему посчастливилось. Имение в Грязном, хотя и сократилось из-за прежних выделов, по-прежнему находилось на плодородных почвах и принадлежало ему, не имеющему братьев и сестер, безраздельно. К тому же Грязное считалось вотчиной, то есть он владел им целиком и полностью, приняв по наследству. В последние полвека все меньше и меньше земель имело статус наследственной вотчины, и все чаще и чаще обедневшие землевладельцы или новые люди получали ту или иную деревушку в качестве поместья – то есть вознаграждения за службу тому или иному князю. И хотя на практике поместья тоже часто передавались из поколения в поколение, на это все же требовалось согласие князя. Но пусть даже Борис никому не обязан был давать отчет о том, как управляет имением и распоряжается доходами от него, их едва хватало, чтобы купить коней, оружие, доспех и кое-как кормиться в течение года. Чтобы его семейство вернуло себе прежний достаток и положение, надобно было заручиться царской милостью.
Встреча с царем была самым важным событием из тех, что до сих пор произошли с ним в жизни. Но хотя царю теперь и было известно его, Бориса Давыдова, имя, надлежало постараться, чтоб привлечь внимание царя к своей скромной персоне. Что же придумать?
Ближе к вечеру, проплывая мимо, они заметили на левом берегу участок, где лес сменился длинной полосой степи, и тут Борис увидел собрание разномастных домиков примерно в версте от них. Разглядев, что домики движутся, он слегка хмыкнул и с отвращением пробормотал: «Татары».
Татары на границах с Московией часто жили в таких странных передвижных домиках, похожих не столько на кибитки, в которых ездили цыгане Западной Европы, сколько на деревянные избушки на маленьких колесиках. С точки зрения татар, постоянное место жительства русских, привлекавшее крыс и паразитов, было подобно свинарнику. Для Бориса же передвижные дома татар доказывали коварный нрав и ненадежность этого народа.
При виде этих кочевников он вспомнил о своих татарах-пленниках. Он бросил на них взгляд: их было двое, коренастых, приземистых, плосколицых, с бритыми головами. Говорили они низкими, громкими голосами.
«Ревут как ослы», – подумал он.
А еще они были мусульмане.
Хотя казанская кампания рассматривалась как своего рода крестовый поход, в целом царь придерживался мнения, что татарское население на завоеванных землях надобно обращать в христианство не огнем и мечом, а силой убеждения. Более того, дабы ослабить сопротивление татар, его посланцы настойчиво внушали им, что Московское царство уже включает в себя мусульманские общины, которым царь позволяет свободно исповедовать ислам. Но разумеется, если татарин хотел поступить на службу лично к царю, ему надлежало принять христианство, ведь Иван сам был строг и благочестив.
«Чтобы прийтись по нраву моему государю, – размышлял Борис, – и мне надобно показать себя набожным и богобоязненным».
Обоих татар окрестят этой же ночью. И он был уверен, что вскоре тоже станет одним из приближенных царя, одним из его наперсников.
Вечер выдался пасмурный, но впереди сквозь просвет в серых облаках яркие солнечные лучи падали на землю, озаряя смешанный лес, отчего он засиял почти неестественным блеском. А Борису, который не в силах был оторвать зачарованный взор от запада, казалось, будто залитый солнцем клочок земли, стремящийся вырваться с этой бескрайней, монотонной равнины, весь сосредоточился в заводи золотого пламени и небеса медленно вбирают его в себя, превращая в подобие гигантского огненного столпа.
Утром, на рассвете, обоих татар крестил в водах Волги один из священников, приписанных к войску. По русскому обычаю, их трижды окунули с головой.
Молодой царь не мог не заметить этого.
Два дня спустя они приплыли в крупный приграничный город – Нижний Новгород.
Он располагался на холме, хмуро созерцая слияние Волги и Оки, последнего восточного бастиона старой Руси. К востоку от Нижнего Новгорода раскинулись бескрайние леса, где жила мордва. К западу – находилось сердце Московии. Высокие стены и белоснежные храмы Нижнего Новгорода взирали на Евразийскую равнину, словно бы говоря: «Это земля помазанника Божия, и власть его здесь нерушима».
Нижний Новгород славился известным Макарьевским монастырем, на землях которого проводилась многолюдная ярмарка. Проходя по улицам, Борис улыбался. Приятно было вернуться домой.
Нижегородцы радостно приветствовали возвратившееся из похода войско. В прошлом татары часто творили бесчинства на нижегородских землях, а кроме того, нижегородцы считали Казань своей соперницей в торговле с Востоком. Теперь жители города всячески высказывали воинам свою благодарность.
