Удача ему улыбнулась.
1263
Пути Господни неисповедимы.
Весной следующего года, еще до того, как растаял снег, боярин Милей отправился в свое имение Русское.
Стоя у себя на крыльце и обводя взглядом широко раскинувшуюся местность, он в первую очередь заметил плодородную землю за рекой. А теперь вся она, протянувшаяся на несколько верст к северу от Грязного, принадлежала ему.
Он рано приехал в деревню, поскольку были у него большие планы.
Предварительно он купил нескольких рабов у мусульман-мытарей. Безусловно, некоторых из них обратили в рабство незаконно, за то, что они не сумели заплатить всю требуемую дань. Но едва ли кто-то станет беспокоиться из-за этого здесь. К тому же они были добрые славяне, работящие смерды, именно такие ему всегда и требовались.
Новые рабы должны были прибыть в Русское в начале лета.
Нашлись и поселенцы. Он собирался отдать в кортому часть своих новоприобретенных земель и сумел залучить к себе три семьи, разоренные новыми налогами; люди были только рады получить хорошие наделы на сносных условиях.
«В целом татары были ко мне добры», – с усмешкой подумал он.
В первое воскресенье апреля началась оттепель.
Каждый день на голубом небе светило теплое солнце. Вскоре, по мере того как стала обнажаться из-под снега земля, рядом с тоненькими бурыми ручейками начали появляться огромные откосы серой слякоти. На реке, там, где истончился лед, кое-где показались бурые и зеленоватые грязные участки.
В среду на той неделе, оглядывая местность с крыльца, он заметил маленькие черные проталины – холмики плодородного чернозема, пробивающиеся из-под снега на восточном берегу реки.
И тут, когда он переступал порог, боярину Милею показалось, будто кто-то вонзил ему нож в сердце.
Он замер, прижав руку к груди. Но не могло же сердце у него отказать, он еще не настолько стар. Он сделал глубокий вдох, но не почувствовал боли, да и дышал вполне свободно. Он посмотрел на руки: не посинели ли кончики его пальцев, как бывает при сердечных недугах? Но все было как всегда.
Боярин осторожно вышел со двора, поплотнее запахнув меховую шубу, хотя на улице было тепло. Более ничего странного с ним не случилось. Он обошел деревню и отправился к старосте.
Староста собирался за реку, и Милей решил отправиться с ним. Они с грехом пополам перебрались на другой берег в маленькой лодке-долбленке. Тут-то и произошло что-то странное. Едва Милей ступил на восточный берег, как ноги словно бы охватило пламя. Он сделал еще шаг, другой – и вскрикнул от боли.
– Что с тобой, господин? – Старый управитель изумленно смотрел на него.
Милей в ужасе уставился на свои ступни:
– Точно огнем объяло… когда я из лодки вышел… У тебя ноги не болят?
– Нет, боярин.
Он попытался было сделать еще шаг, но его пронзила столь невыносимая боль, что дальше идти он не смог.
– Возвращаемся, – простонал он, и озадаченному управителю пришлось перевезти его на лодке обратно.
Чрезвычайно встревоженный вернулся боярин домой. Там он осмотрел свои ноги. Все было как всегда.
Вечером того же дня он снова вышел во двор и бросил взгляд на противоположный берег, и тут ощутил словно ужасный удар в грудь, так что от невыносимой боли колени его подогнулись и ему пришлось схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть.
Такой же приступ случился у него и на следующий день. И еще через день. Он не мог переступить порог собственного дома, не мог ступить на землю за рекой.
И причина этой лютой хвори была ему известна.
– Это все татарин, чтоб его! – пробормотал Милей. – Он вернулся меня мучить.
На самом деле его догадка была куда вернее, чем он сам предполагал.
Он и вообразить не мог, что однажды прошлой осенью, темной, беззвездной ночью, Пургас-мордвин прокрался к его пустому дому, ловко и искусно вскрыл доски на пороге у входа и похоронил под ним, на глубине двух локтей, голову Петра-татарина так, что, входя и выходя, Милей непременно на нее наступал.
Даже Янка так и не узнала, что ее муж сокрыл голову Петра-татарина в земле на пороге Милея.
Однако, когда мордвин завершил задуманное, на его лице застыло выражение странного, почти дьявольского удовлетворения, которое поразило бы всякого, кто смог бы увидеть его во тьме.
«Если они узнают о голове, то это тебя, боярин, обвинят в убийстве, – прошептал он, – тебя, совратителя моей жены».
Он всегда догадывался о связи Янки с боярином. Теперь они с Милеем были квиты.
Но хотя Милей ничего не знал о захороненной под его порогом голове Петра, его мучения только усилились. Он почти не в силах был выйти из дому.
«Не переселиться ли мне на время к управителю? – подумал он. – Но как это объяснить? Скажу, что мой дом заполонили муравьи или мыши».
Он и сам понимал, что говорить сейчас о муравьях смешно. К тому же какая радость ему жить здесь, если он даже не мог ступить на свою лучшую землю?
«Придется мне из Русского уехать», – решил он.
На следующий день с утра он велел подать коня и, садясь в седло, объявил тиуну: «Вернусь летом».
Однако не успел он отъехать и полверсты от деревни, как его конь внезапно испугался, стал на дыбы и сбросил его, да так, что он упал на какие-то корни и сначала подумал, что сломал ногу.
Но все это померкло по сравнению с тем потрясением, которое он испытал, когда его конь покосился куда-то, пронзительно заржал от страха и метнулся в противоположную сторону.
Милей повернул голову, пытаясь понять, что же так напугало его коня, и тут из-за деревьев показался конь невероятных, сверхъестественных размеров.
Он был серой масти, с черной гривой и с черной полосой вдоль хребта. Он выбежал из леса и проскакал поперек тропы за конем Милея.
Проскакал, не стуча копытами, совершенно беззвучно.
Милей медленно поднялся на ноги.
Перекрестился.
И, хромая, побрел обратно в деревню.
Вернувшись, он тотчас же призвал к себе в дом удивленного управителя и священника из здешней церквушки.
– Я намерен, – объявил он им, – сделать большое пожертвование во славу Господа. Хочу основать монастырь на своей старой земле за рекой.
– Что ж такого приключилось? – спросил священник. Он и не предполагал, что Милей способен на столь бескорыстный поступок.
– Господь ниспослал мне видение, – ответил Милей хотя и сухо, но совершенно искренне.
– Слава Богу! – воскликнул старик. – Воистину, пути Господни неисповедимы.
Милей кивнул и, словно погруженный в благочестивые размышления, вышел на порог своего дома посмотреть на землю, которую только что отдал Господу.
