Она с радостью вернулась домой, подбросила дров в печь и на всякий случай провела рукой по своим собственным волосам, убедившись, что они такие же легкие и мягкие, как прежде.
Именно в этот вечер ее отец принес чудесную шубку, которую одна из мордовок сшила из шкуры собственноручно убитого им медведя. До сих пор он хранил это от нее в тайне. А сейчас с улыбкой протянул ей шубку.
– Ты добыл медведя? Ради меня? – одновременно в восторге и в ужасе повторяла она. – А если бы он тебя задрал?
– Зато теперь, поди, в морозы-то не зазябнешь, – рассмеялся он.
Она поцеловала его. Он улыбнулся, но больше не сказал ни слова.
Спустя три дня пошел дождь. Настали холода, и холода сильные, хотя в избе царило блаженное тепло. Однако как только зима отрезала маленькую деревеньку от внешнего мира, она не могла не признаться самой себе, что здесь стало невыносимо скучно.
У нее не было друзей. Ей казалось, что в деревне царит кладбищенская тишина. С соседями они почти не общались и, хотя до ближайших домов было рукой подать, бывали дни, когда Янке ни с одной живой душой и словом не приходилось перемолвиться. В деревне не было даже церкви, где могли бы собраться жители.
Чтобы скоротать время, она принялась вышивать большое полотно. На белом фоне она вышивала красными нитками поразительный узор из имеющих геометрические очертания птиц, как когда-то в детстве научили ее односельчанки.
Так в этой отдаленной северной деревушке появился орнамент, заимствованный непосредственно из сокровищницы древних восточных узоров, которые знали иранские степные всадники тысячу лет тому назад.
Минул ноябрь. Работа над вышивкой продвигалась, а девица и ее отец жили совсем одни.
Все в ее жизни переменилось в первой половине декабря, и произошло это довольно неожиданно.
В последнее время отец обращался с ней очень ласково. Он знал, что девушка пугалась, если он напивался пьян, и потому с осени почти не притрагивался к хмельному. В последние два дня он был с ней особенно нежен, по-дружески обнимал ее и ласково целовал.
Однако как-то вечером он и вправду напился. Она заметила слабый румянец, проступивший у него на шее; посмотрела на отца не без робости, но решила, что тот не настолько захмелел, чтобы погрузиться в мрачную скорбь. Более того, она была рада увидеть блаженную улыбку у него на лице. Она заметила, как спокойно лежат на столе его натруженные руки. А еще почему-то обратила внимание на густую поросль светлых волос на тыльной стороне его ладоней и от этого тоже преисполнилась радости.
А потому она сделала что-то очень глупое.
На печи разогревалась красная краска для ниток, уже почти кипела, и Янка решила отнести ее на стол.
Ее отец несколько минут сидел за столом тихо, не говоря ни слова. Не глядя в его сторону, хотя и различая краем глаза его сильную спину и лысину на макушке, и почти задевая его, она протиснулась мимо с горшочком в руках.
Быть может, покосившись на его макушку, она отвлеклась и внезапно зацепилась ногой за ножку маленькой скамейки, на которой он сидел. Девушка почувствовала, что падает, отчаянно попыталась сохранить равновесие и каким-то чудом пролила на стол только четверть горшочка кипящей краски.
– Да будь я неладен!
Он отпрыгнул, перевернув и уронив на пол скамейку.
Она в ужасе уставилась сначала на него, а потом на лужицу краски на столе.
– Я тебе на руки попала?
– Ты что же, заживо меня сварить хочешь?
Он схватился здоровой рукой за обожженную, и на лице его застыла гримаса боли.
Она торопливо поставила горшочек с краской на печь.
– Дай посмотрю! Дай перевяжу!
– Дура безмозглая! – взревел он, но не подпустил ее к себе.
Ее охватил ужас, но одновременно снедала тревога.
– Покажи мне, я помогу. Прости меня, прошу.
Он глубоко вздохнул и стиснул зубы. А потом-то все и случилось.
– Ужо попросишь, еще как просить будешь, – внезапно очень тихо произнес он.
Она почувствовала, как внутри у нее все похолодело. Этот тон был ей знаком еще из детства, и он означал: «Ну, только подожди до вечера».
Она задрожала. В один миг те отношения, что установились между ними за последние месяцы, исчезли. Она снова превратилась в маленькую девочку. А маленькая девочка Янка очень хорошо знала, что за этим последует. У нее затряслись колени.
– Смотреть надо, куда идешь с кипятком, – процедил он.
Ее огорчило, что она причинила ему боль, а потому она и рада бы была, если б он ее посек. Прошло два года с тех пор, как ее пороли в последний раз, еще до того, как забрали Кия. Однако отец собрался наказывать ее, как маленькую, и отчего-то это было унизительно.
– А ну ложись на лавку.
Она подчинилась. Она слышала, как он распускает ременной пояс. Потом почувствовала, как ей задирают льняную рубаху, и собралась с духом, приготовившись.
Но порки не последовало.
Она зажмурилась в ожидании первого удара. А потом, к своему удивлению, ощутила на своем теле его руки. А затем почувствовала возле своего уха его горячее дыхание.
– На сей раз я тебя не накажу, женушка моя, – нежно произнес он. – Ты мне иначе сгодишься. – Тут она почувствовала, как он гладит внутреннюю часть лядвей. Она нахмурилась, не понимая, что он делает. – Тише, – выдохнул он. – Ничего с тобой не станется.
Она отчаянно покраснела, не зная, как быть. Да что же он делает?
Его руки скользили все выше и выше. Внезапно она ощутила собственную наготу, как никогда прежде. Хотела вскрикнуть, броситься бежать, но невыносимое, точно жар, чувство стыда странным образом лишило ее сил. Куда ей бежать? Что она скажет соседям?
В это ужасное мгновение этот мужчина, ее отец, в натопленной до духоты горнице пытался совершить с нею что-то странное. И тут она поняла, что именно.
Его прикосновение привело ее в ужас. Тело ее внезапно резко выгнулось, и она услышала его судорожный вздох:
– Да, вот так, женушка моя.
Спустя несколько мгновений она вдруг ощутила резкую боль, а потом услышала его стон:
– Да, птичка моя, ты же знала. Ты всегда знала.
Знала ли она? Шептал ли тихий голосок у нее в душе, что она всегда знала: это рано или поздно случится, и тоже втайне всегда хотела этого?
Она хотела расплакаться, но, как ни странно, в эту минуту не смогла.
Она даже не могла его возненавидеть. Ей ничего не оставалось, кроме как любить его.
Кроме него, у нее ничего не было.
На следующее утро, на рассвете, она вышла на заснеженную улицу.
День обещал быть погожим. Небо было бледно-голубым. Надев снегоступы поверх прочных валенок, она с трудом двинулась к высокому речному берегу. Край его поблескивал в солнечных лучах, а внизу рассветное солнце позолотило лес.
