Во-первых, с незапамятных времен существовала протянувшаяся с севера на юг великая сеть водных путей, которая вела от холодных северных земель на побережье Балтийского моря к югу, до широкой реки Днепр, а оттуда, через светлый лиственный лес, по южной степи, где подстерегают опасности, и, наконец, впадала в теплое Черное море. Эти водные артерии составляли вертикальную черту нашей воображаемой буквы R, на севере которой располагался Новгород, в центре – Смоленск, а на юге, над самой степью, – Киев.
Косую черту буквы R, простирающуюся из центра в степь, а оттуда южнее, к восточному берегу Черного моря и поселению Тмутаракань, составляла река Дон.
Петлю буквы R описывали две реки: верхнюю ее часть, начиная свой путь гигантским изгибом, прорезывающим темные северо-восточные леса, а затем вновь поворачивающим на юг, составляла могучая Волга; нижнюю часть петли формировала медлительная Ока, которая, изгибаясь, поворачивала на север, где воссоединялась со своей сестрой. От места их слияния, примерно на середине петли, Волга снова несла свои воды на восток, продолжая путь по бескрайней Евразийской равнине.
Внутри этой огромной петли, на землях лесистых и болотистых, где с незапамятных времен обитали первобытные финские племена, постепенно стали возникать города: Суздаль – в центре; Ростов – дальше к северу; на внешнем контуре «петли», на реке Оке, – Рязань; а севернее – Муром.
Русь питали четыре главные реки: Днепр, Волга, Ока и Дон. Русла их простирались примерно на полторы тысячи верст от ледяного севера до теплого Черного моря, а с запада на восток, поперек «петли», – почти на семьсот пятьдесят. Вот каковы были внешние очертания княжеств русских.
Однако за столетие, прошедшее со времен правления Владимира Мономаха в Киеве, в русских княжествах произошла одна серьезная перемена. Их правители стали все больше интересоваться землями, расположенными внутри «петли» буквы R. Росли и ширились новые города вроде Ярославля и Твери. Мономах сам основал на землях суздальских крупный город и дал ему свое имя – Владимир. Тем временем на юге – не только из-за продолжающихся набегов степных кочевников-половцев, но и из-за почти полного разграбления Константинополя крестоносцами, которые не гнушались никакой добычей и давно утратили страх перед Богом, – причерноморская торговля захирела, а великий город Киев вступил в полосу медленного упадка.
В результате всех этих изменений центр тяжести в земле Русской переместился на северо-восток. Гордые потомки Мономаха предпочитали лесные края, куда не проникали половецкие налетчики. Главный представитель правящего клана теперь именовал себя великим князем владимирским, а златоглавый Киев, подобно некогда знаменитой, стареющей, но все еще поражающей воображение красавице, сделался предметом роскоши, которым богатые и могущественные князья любили похваляться, как изысканным украшением.
Великие князья владимирские действительно обрели немалую власть. Обычно в их руках находился Новгород и вся его огромная торговля с ганзейскими немецкими и даже более далекими городами. Именно во Владимире встречали крупные караваны, приходившие по степи и по лесу из земель волжских булгар и с Ближнего Востока.
А чтобы возвысить свою новую северную столицу, придав ей еще и религиозную значимость, владимирские князья привезли из Греции святой образ Божьей Матери и поместили в новом владимирском соборе. Не было на всей Руси реликвии более почитаемой, чем икона Владимирской Божьей Матери.
Однако земля русская страдала одним существенным изъяном: она была раздроблена. Хотя правило, согласно которому княжеский престол переходил по наследству от брата к брату, все еще применялось, когда речь шла о наследовании великокняжеского титула, отдельные города постепенно стали оказывать политическую поддержку той или иной ветви многочисленного княжеского дома. Князья бесконечно ссорились между собой. Ни один великий князь, сидевший во Владимире, не в силах был призвать их к объединению.
А раздробленность Руси была хорошо известна монголам.
1239
Янка проснулась на рассвете. Небо постепенно светлело.
Она тихо соскользнула с теплых полатей над печью и направилась к двери. До нее доносилось дыхание родителей и брата. Никто из них не пошевелился.
Натянув шубу и прочные валенки, она подняла дверной засов и вышла на свежевыпавший поскрипывающий снег.
В полумраке деревня казалась сплошь серой, одного цвета. В нескольких шагах справа от нее на снегу виднелась маленькая темная точка. Она присмотрелась и поняла, что это всего-навсего собачье дерьмо, за ночь окаменевшее на морозе. Ветра не было, от курных изб тянуло дымом. Никто не видел, как она вышла за околицу деревни.
У Янки не было никаких особых причин гулять по лесам этим утром, на рассвете, вот разве что после бессонной ночи приятно было пройтись по холоду, на открытом воздухе, на равнине, вдали от деревни. Она пошла по тропинке, извивавшейся между деревьями.
Этой тихой, сдержанной девочке с зелено-голубыми глазами и соломенными волосами было семь лет. Среди детей сельца Русское она принадлежала к тем, кому более всех посчастливилось, ведь семья ее матери происходила от смерда Щека, хозяина медоносного леса во дни боярина Ивана и великого князя Владимира Мономаха. К концу жизни Щек обзавелся многочисленными собственными ульями, и даже сейчас, спустя много поколений, кроме обычного приданого: прялки, солонки и маслобойки, – мать Янки получила немало ценного, в том числе и несколько ульев. Мать была веселая, смышленая и остроумная и напоминала своего дальнего предка густой темной шевелюрой да коренастостью; а еще она любила петь. Правда, иногда Янка замечала, как в отношениях между ее родителями возникает какая-то напряженность. Она даже слышала, как мать говорит об отце язвительно, с насмешкой. Однако по большей части в доме их царило согласие.
Приближался восход. Лучи солнца упали на одно-единственное маленькое белоснежное облачко высоко-высоко, и оно переливалось в небе. Янка шла дальше. Она почувствовала слабый терпкий запах лисы, – может, лиса пробегала тут раньше. Повернулась – лиса была тут как тут, наблюдала за девочкой из-за деревьев, стоя шагах в тридцати справа. «Здравствуй, лисичка», – тихо поздоровалась Янка.
Лиса тенью скользнула прочь по сугробам, на снегу осталась цепочка темных следов.
Пора было поворачивать назад, но Янка все шла и шла дальше, словно решила пересечь степь. «Только гляну на рассвет над степью, – подумала она, – и вернусь».
В последнее время сельцо Русское превратилось в довольно заброшенное место. Крепость по-прежнему стояла, но дружину в ней держали совсем крохотную, ведь с недавних пор в Переяславле даже не сидел более князь. Боярское семейство давным-давно перестало показываться в деревне. Внук Иванушки, тоже Иван, взял в жены половчанку, а их сын, странный светловолосый человек по имени Милей, с голубыми глазами на весьма скуластом, тюркском лице, совершенно не занимался Русским. Сельчане прозвали его Турком, хотя, по меркам русских князей, среди которых теперь нашлось бы немало тех, в чьих жилах текло семь восьмых половецкой крови, он не особенно-то выделялся своим тюркским происхождением. Кроме Русского, боярскому семейству принадлежали обширные имения на северо-востоке, за Окой. Боярин жил в городе Муроме. Его тиун время от времени наезжал в Русское с проверкой да за прибылью от продажи меда. Бояре также содержали маленькую церковь, хотя иногда за ней присматривал только старый, полуслепой поп.
