Конечно, новости уже должны были поступить. Конечно, к этому времени царь уже должен был подписать акт отречения.
– Видит Бог, – пробормотал Николай, – больше никакого царя. – Власть теперь у Боброва и его товарищей.
Как все это было странно, и все же не так уж удивительно. Опасения, высказанные в то роковое лето 1915 года, оправдались.
Царь часто выезжал на фронт. Правда, армия действовала не так уж плохо. Великое Брусиловское наступление 1916 года, начавшееся в то время, когда англичане вели массированную атаку на Сомме, хотя и не сумело сломить противника, но все же принесло России некоторые успехи на Западном фронте. Со стороны Кавказа русские войска вошли в Турцию. Но на юге Германия и Австро-Венгрия продвинулись через Румынию к западному берегу Черного моря, и англичане были вынуждены отступить из Галлиполи, оставив Россию все еще заблокированной у выхода из Черного моря и неспособной экспортировать свое зерно.
Война на Русском фронте, как и на Западном, зашла в тупик.
Но что делалось в столице – тут оставалось только развести руками. Это был настоящий кошмар. Императрица, эта неумная и неврастеничная немка, была оставлена на попечении правительства. Похоже, она возомнила себя новой Екатериной Великой – и не постеснялась прямо так и заявить какому-то бедняге-чиновнику. А рядом с императрицей – тайно или явно – ошивался этот ужасный Распутин.
Так странно было наблюдать за происходящим. Иногда Боброву казалось, что власть устраняет любого, у кого есть хоть капля таланта. Вознаграждалась только слепая преданность царю. И этот бесконечный список назначений и увольнений – более сорока новых губернаторов за один год! – заставил одного думского остряка заметить, что у правительства эпилептический припадок. Вся вера в правительство испарилась. Мерзкие слухи об императрице и Распутине дошли даже до войск на фронте. Ходила молва, что эта отвратительная парочка тайно сговорилась с немцами.
Слава богу, в декабре 1916 года группа аристократов избавили Россию от этого проклятого Распутина, но к тому времени ущерб, нанесенный стране, был уже весьма ощутимым.
Бобров собственными глазами увидел признаки перемен. Все партии в Думе, даже консерваторы, выступили против царя. Хотя армия проявляла твердость и упорство на фронте, дезертирство приняло массовый характер. А потом ужасная зима оставила столицу без еды и топлива.
Так больше продолжаться не могло. Уже несколько недель вся Дума бурлила. Приближенные к царю говорили, что у Николая Александровича началась депрессия. Даже некоторые из его родственников, великие князья, считали, что он должен уйти ради спасения монархии, и предполагали ввести регентство.
– Но лично я считаю, – впоследствии говорил Николай Бобров, – что главным фактором, подействовавшим на решения царя, была погода.
Ибо вдруг в феврале 1917 года, после суровой зимы, резко потеплело, и весь Петроград вышел на улицы.
Демонстрации были стихийными. Народу было много. Начались не только забастовки, но и массовые уличные беспорядки. Полиция и казаки были в безнадежном меньшинстве. И тут власти совершили огромную ошибку: они вызвали себе на помощь военные гарнизоны.
Это не были части регулярных войск, а новобранцы, призванные из деревень, которых месяцами держали взаперти в переполненных казармах. Зачем им было стрелять в народ? Они взбунтовались и присоединились к протестующим.
А 28 февраля все кончилось. Царь, оказавшийся в ловушке за пределами столицы после посещения фронта, прислал сообщение, что Дума должна быть распущена до апреля.
– А мы отказались, – со спокойной улыбкой говорил Бобров. – Мы отказались уходить и вдруг поняли, что мы и есть власть.
Об этом заявили депутаты. Толпа на улице, казалось, была с этим согласна. В конце концов, что еще наверху оставалось, если не Дума? На следующий день Дума предложила царю отречься от престола, и русский монарх обнаружил, что на всем белом свете у него нет ни одного друга.
Где же застрял этот молодой человек? Николай очень гордился своим сыном. Александр уже мог ходить; он считался офицером, но был признан непригодным к дальнейшей действительной службе и последние недели проводил в столице с отцом. Хотя он все еще был монархистом, теперь он терпимо относился к либеральным взглядам своего отца; и даже его потрясло поведение властей в последние месяцы. Видимо, он задержался, заключил Николай, поскольку, скорее всего, ожидает каких-то важных новостей.
Николай улыбнулся. Как странно, подумал он. Он, вдовец, шестидесяти двух лет от роду. Он потерял свое поместье. Его страна была охвачена ужасной войной, конца которой не было видно. Его монарх только что пал. Но сегодня ему казалось, что его жизнь начинается заново.
Лично ему было жаль царя. Он не считал его чудовищем – Николай Романов был обычным слабым человеком, попавшим в безвыходное положение. Но хотя Бобров много лет упорно бился за то, чтобы достичь какого-то либерального компромисса с неуступчивым правителем, теперь, когда царя не стало, он почувствовал облегчение. Наконец-то может начаться демократия.
Что там на днях сказал его сын? Он с такой страстью спорил.
– Ты не понимаешь, что делаешь, отец, – предупреждал он. – Вся империя была создана для того, чтобы вращаться вокруг царя. Все, все привязано к нему. Это как какая-то огромная машина, которая вращается вокруг одного стержня. Выньте этот стержень – и весь механизм просто развалится на куски.
Развалится ли Россия на куски? Николай не видел причины для этого.
– У нас есть Дума, – сказал он. – А в Думе – разумные люди.
– Эх вы, либералы! – с грустной улыбкой ответил Александр. – Вы всегда полагаетесь на то, что люди будут разумны.
Лучше Думы, по мнению Николая, трудно было что-нибудь создать. По крайней мере, пока. В конце концов, для России это был самый демократический орган. Уже была выбрана группа, которой предстояло действовать в качестве Временного правительства, и почти все партии согласились поддержать его. Вчера, как он слышал, некоторые лидеры от рабочего класса и меньшевики образовали в Петрограде что-то вроде органа местного самоуправления – «Совет», как они его назвали. Николай знал одного или двух из тех лидеров – и все они были неплохими людьми. С их помощью можно было бы навести порядок на заводах.
И тогда наступит прогресс. Программа Временного правительства была ясна: продолжать войну до победного конца. Все, кроме большевиков, согласились с этим, а большевики мало что значили. Затем следовало быстро провести выборы в новое Учредительное собрание, которое заменит Думу. Оно и есть настоящий демократический орган. Один человек – один голос. Все, и левые, и правые, были согласны и с этим.
– Я чувствую, – пробормотал Николай, глядя на улицу, – луч живительной надежды.
И тут он увидел Александра.
Сын явно торопился и выглядел взволнованным. В руке у него был листок бумаги. Значит, это и есть официальное отречение. С радостной улыбкой Николай приготовился встретить его.
