Когда он, все еще удивляясь, снова их открыл, то увидел склонившуюся над ним Надю – она смотрела на него и улыбалась. Он с недоумением воззрился на нее, потом нахмурился. Неужели она тоже умерла? Как это печально.
А потом услышал ее взволнованный голос.
– Дмитрий, Дмитрий! Он пришел в себя.
И небесная музыка прервалась.
Это была идея старшего Суворина. Когда Александра привезли в Москву, все еще в бессознательном состоянии, и его отец не знал, что делать, богатый промышленник сам все организовал. Уже три недели Александр находился под присмотром врача и медсестры.
Мало-помалу он осознал, что произошло. Немецкий снаряд, который едва его не убил, был одним из тысяч артиллерийских снарядов, обрушенных на русскую армию и отбросивших ее на север от Польши на триста с лишним верст.
– Это катастрофа, – сказала ему Надежда, когда на третий день он уже достаточно окреп, чтобы говорить. – Большая часть территории Литвы захвачена. Они наступают по всей Латвии. И наши войска все еще отступают. Старый генерал Сухомлинов уволен. Как раз вовремя. Все говорят, что правительство некомпетентно. Говорят, что мы можем надеяться только на помощь святого Николая Чудотворца!
Но самые поразительные новости пришли от его отца.
Хотя в начале года царь распустил Думу и, по закону военного времени, взял все правление на себя, поражения русской армии были так велики, что он был вынужден созвать Думу снова, и поэтому Николай Бобров находился в столице. С начала войны сильные антигерманские настроения вынудили правительство изменить название столицы: Санкт-Петербург был переименован в Петроград. Отец находился в Петрограде, о чем говорил и штемпель на его письмах.
Письма были полны интереснейшей информации. Он давал краткие характеристики важных персон в парламенте – Родзянко, председателя Думы, который был «дородным, но мудрым»; Керенского, лидера социалистов, который «хороший оратор, но не имеет никакого реального политического плана, кроме как убрать царя», – и некоторых других. Он пересказал все придворные сплетни. «Друг императрицы, Распутин, причинил столько хлопот своим распутством, что его отправили обратно к семье в Сибирь. Будем надеяться, что он там и останется». И главное, к удивлению Александра, его отец был настроен оптимистично:
Немцы не могут победить Россию по простой причине: мы продолжаем отступать, но у нас всегда есть резервы. Наполеон столкнулся с тем же самым. Даже если мы оставим им столицу, мы все равно истощим их.
Но нынешний кризис – наша последняя и лучшая возможность реформировать правительство. Царь не хотел снова созывать Думу, но теперь ему пришлось это сделать. Мы навяжем ему демократические процедуры и тем самым спасем Россию.
Из поражения вырастает победа, мой дорогой мальчик.
Александру оставалось только надеяться, что отец прав.
Долгое время он был еще очень слаб. Похоже, взрыв каким-то образом повредил его внутренние органы. Его обширные раны все еще причиняли ему боль. «Но вы еще молоды. Вы поправитесь», – весело сказал ему доктор. Его посадили в инвалидное кресло-коляску и обустроили комнату внизу таким образом, чтобы он мог сам выезжать на веранду и наслаждаться обществом гостей.
В доме было полно народу. Чудесной Арине, как экономке и домоправительнице, не было цены, и она лично следила, чтобы вовремя подавали самовар к чаю, и угощала всех чудесной выпечкой, появлявшейся на веранде каждый день после обеда. Несмотря на войну, маленький музей и мастерские функционировали, а сын Арины, Иван, которому исполнилось шестнадцать лет, был учеником резчика по дереву и делал большие успехи.
Хотя Петр Суворин и Карпенко остались в Москве, все остальные члены семьи переехали в деревню, и Александру было интересно наблюдать, кто чем был занят. Госпожа Суворина помогала новому земству разместить поток беженцев с фронта. «У нас в деревне есть даже две еврейские семьи», – сообщила она. Владимир превратил суконный завод в Русском в небольшую оружейную фабрику, производящую патроны и гранаты. Что касается Дмитрия, то он музицировал и каждый день что-то сочинял. Были уже написаны двенадцать сюит для фортепиано и две части его первой симфонии – ноты хранились в запертом на ключ шкафу, к рукописям Дмитрия вся семья относилась с почтительным благоговением, какое приличествовало разве что иконе.
А потом туда приехала Надежда.
Ее отец открыл в Русском маленький дом для инвалидов, где лечились раненые солдаты, и она каждый день ходила туда ухаживать за ними. Иногда в дом на чай приглашали тех, кто был уже достаточно здоров. И хотя Александр иногда замечал в девушке некоторую холодность по отношению к матери, ему казалось, что в ее манерах появилась какая-то новая мягкость, которая, в частности, адресовалась ему.
Так – в мире и согласии – прошел июль, а затем и август. В августе доктор дважды разрешил ему съездить на бричке в монастырь. Как приятно было снова оказаться среди родных мест.
Однако сама деревня показалась ему незнакомой.
– Удивительное дело, – сказал Александр Суворину. – Что случилось? Я никогда прежде не видел здесь такого процветания.
Так оно и было. В то время как к лету 1915 года большие города страдали от войны, в русской деревне она привела к изобилию. Как это получилось?
– На самом деле, – объяснил Суворин, – все очень просто. Как и большинство властей в военное время, правительство платит за все, а чтобы платить – печатает деньги. Следовательно, происходит инфляция. И единственное, что нужно всем, – это зерно, и оно у крестьян. Цены на зерно высоки, у нас был хороший урожай, и все жители деревни получили сверхдоходы. – Он усмехнулся. – А знаете, этот пройдоха Борис Романов даже граммофон себе купил. Кажется, Чайковского на нем крутит.
Неделю спустя, посетив уютный дом Бориса Романова, Александр сам увидел это чудо. И он спрашивал себя: может, эта война все-таки спасет Россию и его оптимистичный отец прав?
Дурные события пришлись на конец августа. Царь распустил Думу и решил лично взять на себя обязанности главнокомандующего русскими армиями. Он сам отправился на фронт.
В первую неделю сентября Александр получил длинное письмо от отца. Оно уже не внушало оптимизма, и последние его строки были полны дурных предчувствий.
Все, начиная с Родзянко, умоляли царя не делать этого, но царь, упрямый малый, счел своим долгом остаться самодержцем. Так что демократия при царизме мертва, я в этом уверен. Что же касается его попыток возродить армию, то они обречены на неудачу. Я могу предвидеть только хаос.
Здесь снова появился Распутин. Я слышал, что он виделся с самим царем. Боже, спаси нас!
1917, 2 марта
Даже теперь в это было трудно поверить.
Царское правление закончилось. Россия стала свободна.
Николай Бобров стоял у окна и жадно смотрел на улицу. В тот день из-за простуды он не выходил из дома. Прошло уже три часа с тех пор, как его сын Александр отправился в Таврический дворец, где заседала Дума, чтобы узнать последние известия. Он вот-вот мог вернуться.
