– Без таких людей, как ваш отец, – откровенно сказал ему Суворин, – местная администрация развалилась бы окончательно. Это благодаря земским управам в городах и на селе удается удерживать все под контролем – центральная власть тут ни при чем.
Когда он уехал, старший Бобров восхищенно заметил:
– Слава богу, что он с нами. Вот кто действительно дело делает. Власти не смеют игнорировать его.
Хотя Николай и отметил прохладное отношение к себе со стороны Бориса Романова, он все же был бы удивлен, если бы услышал спор, разгоревшийся примерно в это же время в избе Тимофея Романова.
Спорили старая Арина и Борис. Тимофей с женой говорили мало; что же касается предмета ссоры, семнадцатилетней Арины, тезки своей бабушки, то ее никто и не думал спрашивать.
– С ума вы все сбрендили, – чуть ли не кричал Борис. – Да они нас всех ненавидят, только вам, дуракам, невдомек.
При этих словах Тимофей смутился, а старая Арина презрительно пожала плечами.
– Кроме того, – воскликнул Борис, – ее дело дома быть, родителям в помощь.
Но старая Арина стояла на своем.
– Да и одним ртом стало бы меньше, – подала наконец голос Варя.
– Уж лучше сдохнуть с голоду, – прорычал Борис.
За годы, прошедшие после трагического пожара, когда погибла Наталья, боль Бориса Романова так и не притупилась. Наоборот, с течением времени его убеждение, что Бобровы и все дворянское сословие в сговоре против мужика, только укрепилось. Для Бориса все было ясно. Например, десять лет назад, когда пошли слухи, что после отмены крепостного права правительство наконец избавит крестьян от обременительных выплат своим прежним хозяевам, на деле было объявлено о сокращении этих выплат лишь на какие-то двадцать пять процентов.
– И что толку от этого, разорви их всех? – негодовал Борис теперь, когда и право голоса крестьян в земских собраниях было почти уничтожено. – Еще одно мошенничество со стороны дворянства, – кипел Борис. – Теперь и голоса им наши подавай.
И когда старик Тимофей напомнил, сколько сделал член земской управы Михаил Бобров, дабы предотвратить наступление голода, Борис только презрительно ответил:
– Если уж старый висельник столько наделал, то уж честный-то крестьянин и горы бы свернул.
Поэтому решение бабушки, что ее внучка Арина пойдет служанкой к Бобровым, привело его в ярость. Но так как главой семьи был отец, а Тимофей не был готов перечить своей решительной теще, то сын ничего не мог поделать.
– Думаю, будет лучше, – признал наконец Тимофей, – если они ее возьмут.
А старая, разумеется, была непреклонна. Удивительно, какая сила воли могла быть заключена в столь тщедушном теле. Необычно было и то, что в страхе перед надвигающимся голодом она думала уже не о любимой дочери, а о возможности помочь следующему поколению – своей внучке. Воспоминания о последнем великом голоде, ужас от того, что тогда она чуть не потеряла свою Варю, возможно, и были причиной ее неуступчивости. Если их действительно ждет голод, останется только один дом, где наверняка найдется еда.
– Я поговорю с ними, – тихо сказала она. – Они возьмут ее.
Так и получилось, что вскоре после отъезда Владимира Суворина семья Бобровых встретилась со старой Ариной и девушкой. Старухе даже не пришлось много говорить. Анна Боброва сама все прекрасно поняла. «Конечно, мы возьмем ее, – пообещала она. А потом с улыбкой добавила: – Мой муж очень устал. Я уверена, он будет рад такой помощнице».
К вечеру девушка уже поселилась на новом месте. «Теперь тебе ничего не грозит», – прошептала ей на прощание бабушка. Но не только напутствие старой Арины уносила с собой девушка. Потому что, как только она вышла из дому, Борис отвел ее в сторону и процедил: «Иди к этим проклятым Бобровым, если хочешь. Но только помни, что если ты когда-нибудь задружишься с ними, то ты мне больше не сестра».
Следующие шесть недель выдались для Николая Боброва напряженными. Слова матери, что внучка Арины может скоро им пригодиться, оказались пророческими: через несколько дней, освободившись от текущих забот в земской управе, Михаил Бобров внезапно заболел. День за днем он, страшно ослабевший, лежал на кровати; и если бы не постоянное присутствие этой тихой крестьянской девушки, ухаживавшей за ним, они, как опасался Николай, могли бы потерять старика.
Каким же сокровищем была она, эта маленькая, чистенькая русоволосая Арина! Она была далеко не красавица, но ее скуластое личико выражало столько спокойствия и естественности, что поневоле притягивало взгляд. Она была тиха и смиренна, как монашка, и при ее появлении разливалось какое-то спокойствие. Она была очень набожна. Они с Анной часто ходили в монастырскую церковь, повязав на головы платки, так что издали нельзя было сказать, кто из них дворянка, а кто крестьянская дочь. От своей бабушки Арина знала огромное количество народных сказок; и когда она с удовольствием рассказывала их, ее нежное лицо и голубые глаза светились тихой радостью. Старому больному Михаилу было по душе, что, помимо ежедневного ухода за ним, она может отвлечь его и от тяжких мыслей. «Расскажи мне, малышка Арина, о Лисе и Коте», – слышал Николай, проходя мимо комнаты, слабый скрипучий голос отца. Или: «Передай мне вон ту книжку, Ариша, – сказки Пушкина. У него есть история, похожая на ту, что ты рассказываешь».
«Твои сказки напоминают мне о том времени, когда я был маленьким, – говорил он девушке. – Ну не смешно ль? Тогда мы называли твою бабушку девчонкой Аришкой. А сказки, которые ты знаешь, достались ей, как я полагаю, от другой Арины, ее тетки, которая была еще жива в мои молодые годы».
А Николаю он говорил: «Эта юная Арина, знаешь ли, подлинная Россия, ее неизменная суть. Всегда помни об этом». А иногда, ласково глядя на нее, он засыпал с грезой о тех солнечных днях, когда еще был жив Пушкин, а дядя Сергей ставил в Боброво спектакли.
– Если твой отец поправится, то только благодаря этой девушке, – сказала Анна сыну. И действительно, Михаил, казалось, постепенно восстанавливал свои силы.
Через три недели Николай ненадолго съездил в Петербург, чтобы повидать жену и детей, а затем вернулся.
Но оставалась одна огромная проблема: обещанных властью поставок зерна пока так и не было. «А я не поправлюсь, – заявил старый Михаил, – если народ голодает» К губернатору были посланы курьеры от земства и от Суворина. Николай предполагал вернуться в Петербург, чтобы попытаться встретиться там с некоторыми высокопоставленными чинами. Каждые несколько дней приходили известия о скором прибытии зерна, и все готовились к этому. Запасов зерна было на месяц, потом – на три недели, потом его осталось только на две.
Последнее сообщение дошло до местного земства в середине февраля. И все прояснилось.
Власти выражали сожаление по поводу того, что из-за проблем с транспортировкой и хранением обещанные ранее партии зерна не будут доставлены.
Вот так-то.
