Николай знал, что за эти годы немало радикально настроенных русских вынуждены были уехать и жить за границей. Он имел некоторое представление об их жизни: постоянно в разъездах, часто с поддельными документами и под разными фамилиями; агитируя, посещая революционные конференции, сочиняя статьи для нелегальных журналов, контрабандой ввозимых в Россию; зарабатывая на скудную жизнь преподаванием и переводами, или живя на подачки сочувствующих, или, возможно, промышляя воровством. Трудно было не пожалеть тех, кто, оказавшись без роду без племени, обрек себя на подобные скитания. Такие люди, по мнению Николая, попадали в ловушку крошечного мирка заговорщиков, по привычке служащих некой идеализированной революции, которая, скорее всего, никогда не осуществится.
Но теперь, слушая Попова, Николай понял, что его бывший друг знает о мире гораздо больше, чем он сам. Попов поведал ему о радикальных движениях в Западной Европе, начиная от рабочих профсоюзов и кончая революционными политическими партиями. Как все это выглядело серьезно и убедительно по сравнению с чем-либо подобным в России! Он сообщил много любопытного о некоторых беглых революционерах за границей. Но, помимо самого обзора ситуации в Европе, было еще нечто, гораздо сильнее поразившее Николая в космополите Попове. А именно – его убежденность.
Ибо если Николай помнил, что в его молодые годы люди говорили о революции и новом мировом порядке как о неких символах далекого будущего, то теперь он заметил, что Попов говорит о том же самом совсем по-другому, как будто все происходящее ныне было частью какого-то конкретного исторического процесса, более чем понятного рассказчику. Когда Николай вслух высказал эту мысль, Попов улыбнулся:
– Так оно и есть. Разве вы не читали Карла Маркса?
Николай слышал о Марксе и пытался вспомнить, что ему на сей счет известно. Увы, очень немногое. Произведения Маркса и его друга и последователя Энгельса только начинали появляться в России, и Николаю пришлось признаться, что он ничего из их трудов не читал.
Теории Маркса, объяснял Попов, заимствованы у великого немецкого философа Гегеля, творившего в начале века.
– И вы, без сомнения, помните со студенческих лет великое учение Гегеля о бытии, не так ли? – заметил Попов.
– Думаю, что да, – ответил Николай, покопавшись в своей памяти. Да, он помнил. – Оно называлось «диалектикой», – сказал он.
– Именно диалектика. Это ключ ко всему.
Николай вспомнил все это теперь – прекрасное всеобъемлющее учение Гегеля, согласно которому мир движется к предельному состоянию совершенства: к Абсолюту. И каким образом? Все происходит поэтапно – в бесконечном, казалось бы, столкновении идей, но каждое столкновение знаменует шаг вперед. Таким образом, тезис – одна кажущаяся истина – встречается со своей противоположностью, то есть с антитезой. И из них обоих возникает новая идея – синтез, который лучше предыдущих идей, но все еще несовершенен. Таким образом, синтез снова становится тезисом, и все начинается заново. Обычно, вспоминал Николай, каждый тезис распадается, потому что в нем есть какой-то изъян, какое-то внутреннее противоречие. Так, например, люди считали Землю плоской – до тех пор, пока факты не стали противоречить тому, что поначалу казалось очевидным. Затем люди предположили, что Земля – это центр Вселенной, вокруг которой вращается Солнце, – пока и это не оказалось заблуждением. Ему нравилась диалектика: она предполагала прогресс. И это было неотвратимо.
– А величайшим знатоком диалектики был Карл Маркс, – сказал Попов. – Ибо с ее помощью он объяснил всю историю человечества, а также будущее оного, – добавил он.
Марксизм… Николай завороженно слушал, как Попов излагал это учение.
– Существует только материя, – начал он. – Это великая истина, которая лежит в основе всего. Отсюда и название, которое мы даем учению Маркса: диалектический материализм.
Ибо все определяется материальными средствами производства, – пояснил он. – Как мы питаемся, одеваемся, добываем полезные ископаемые и используем их. Все сознание человека, его общество, его законы – все вытекает из экономики. И в каждом современном обществе есть два основных класса: эксплуататоры и эксплуатируемые. Те, кто владеет средствами производства, и те, кто продает свой труд.
– А что есть диалектика?
– Ну, диалектика – это классовая борьба. Подумайте об этом. В феодальной Европе кто владел землей? Знать. И эксплуатируемые крестьяне работали на нее. Но постепенно этот экономический уклад пришел в упадок. Возник новый мир – буржуазный мир, который привел к полномасштабному капитализму. Теперь эксплуататоры – это фабриканты, а эксплуатируемые – это рабочие, пролетариат. Тезис и антитезис.
– А что есть синтез?
– Синтез – это революция. Рабочие берут средства производства в свои руки. Капитализм разрушается, и мы вступаем в новую эру. Это совершенно неизбежно.
– И что происходит в новой эре?
– Поначалу социализм. Рабочее государство владеет средствами производства. Позже мы придем к совершенному строю – к коммунизму, где государство в его нынешнем виде даже не понадобится.
– Значит, мы все еще движемся к новому миру, о котором мечтали, когда были студентами?
Попов кивнул:
– Да. Но наша ошибка семнадцать лет назад была в том, что мы попытались начать революцию с помощью крестьян. Революция может исходить только от пролетариата. Теперь, благодаря Марксу, мы знаем, что делаем. Вот в чем огромная разница. У нас есть программа. – Он постучал пальцем по столу. – Революция получила научную базу.
Хотя Николай и не был уверен, что все понял правильно, он был впечатлен.
– Много ли в России марксистов? – спросил он.
Попов покачал головой:
– Пока только несколько. Вождь русского марксизма – Плеханов, и живет он в основном в Швейцарии.
Попов назвал еще несколько имен, ни одно из которых ничего не говорило Николаю.
– А как все это соотносится с революцией в России? – спросил Николай. – Как и когда она произойдет?
Попов криво усмехнулся:
– Иногда, Николай Михайлович, кажется, что мнений не меньше, чем революционеров. – Потом он посерьезнел. – Однако, если коротко, есть две точки зрения.
Согласно марксистской формуле, – продолжал он, – все происходит в свое время. Сначала феодализм с экономикой земледелия, затем буржуазный строй. Он дает развитие капитализму, который становится все более централизованным и агрессивным, пока наконец не наступает его крах. Рабочие разрывают свои цепи – происходит социалистическая революция. Четкая и логичная последовательность.
Сейчас Россия, – объяснил он, – все еще в первобытном состоянии. Она только что вступила в буржуазную стадию развития. Ее пролетариат невелик. Если бы у нас произошла революция, она, вероятно, была бы похожа на французскую революцию – устранить монархию и во главе государства поставить буржуазию. Социалистическая революция может произойти только в Европе, и тогда, возможно, в новый мировой порядок, который создаст Европа, будет втянута и Россия.
