И вот солнечным вечером Наталья сообщила родителям радостную новость. Теперь, когда Григорий стал ее женихом, она чувствовала такую радость, что ей казалось, будто и все вокруг должны радоваться. Поэтому она была потрясена, когда, вместо того чтобы улыбнуться, ее отец побледнел и прорычал:
– Еще чего удумала!
– Но… – запнулась она в полной растерянности, – почему?
– Почему? Да голодранец он фабричный, вот почему! Что, земля у него есть? Лошадь у него есть? Ничего у него, кроме рубахи и портков! На черта мне такой зять?
Тимофей стукнул кулаком по столу. Потом повернулся к жене:
– Варя, Варя. Сначала ребенок этот, потом сын уходит, а теперь вот, новости. Что делать-то мне, а?
Он закрыл лицо руками.
Наталья посмотрела на мать – та побледнела и только покачала головой.
– Так ведь он же тоже не нахлебник, – заметила она и рассказала им, как славно бы было, если бы Григорий жил с ними. – Чай, с жалованьем в дом придет.
Однако после недолгой паузы ее отец простонал:
– А потом и ты брюхо нагуляешь, и куда все денемся?
– Дочка, а ведь в деревне есть парни тебе под стать, – мягко сказала Варя. – Своя изба – это важно, Наталья. Сама узнаешь.
– Так, про сопляка этого я чтоб не слышал больше, – перебил ее Тимофей. – Ноги бы твоей на этой чертовой фабрике не было, но… – Он беспомощно развел руками. Забрать дочь с фабрики он никак не мог.
Все и так это знали. Но Наталье было так больно, что она вдруг решила выложить все начистоту.
– Да чего уж, – тихо сказала она, – ясное дело, вам не надо, чтоб я замуж шла, кто ж тогда на вас горбатиться-то станет? А чтобы меня кто из деревенских просватал, с землей, так приданого за мной нет, а без приданого кому я нужна? Девок и без меня много, есть из кого выбрать. А я вам так скажу: люб он вам или нет, но я за Григория пойду.
Это было оскорбительно, но верно. Она повернулась, чтобы уйти.
– Тебе всего пятнадцать. Не благословлю! – крикнул ей вслед Тимофей. – И видеться с ним не смей!
Она выбежала на улицу и бросилась из деревни куда глаза глядят. Только на берегу реки она заплакала.
А в избе царило молчание – Тимофей сидел, обхватив голову руками, Варя хмурилась и осуждающе качала головой, а Арина, ни слова не проронившая за всю эту сцену, еще больше помрачнела. Теперь ей было совершенно ясно, что будущему ребенку Вари не жить.
Как оказалось, Попов мог легко и спокойно заниматься своими делами. Шляпы, альбома для рисования и аккуратных реплик насчет болезни Николая было достаточно, чтобы никто ни в чем его не подозревал. Да и какие могли быть подозрения, если он просто слонялся по рынку в Русском, делая наброски. Даже старый Савва Суворин видел его возле хлопчатобумажной фабрики и всего лишь бросил на него мрачный взгляд. Все это было более чем на руку Попову. Ибо он уже заметно продвинулся в своем деле.
Юный Григорий оказался замечательной находкой – в этом не было никаких сомнений. Кто бы мог подумать, что случайная встреча приведет к такому сокровищу? Этот парень был умен, ловок и, главное, ожесточен. У него было на все свое мнение. Он – размышлял Попов – не станет пороть горячку, как Николай Бобров или Петр Суворин. Но кто слышал, как Григорий отзывался о старом Савве Суворине и его фабриках, тому было ясно: если понадобится, Григорий и убить может. Попову представлялось, что Григория ждет большое будущее – может, даже великое.
Девушка тоже была не так уж плоха. В Наталье не было холодного огня, как в ее молодом друге, но она тоже была мятежной натурой, с независимым образом мыслей. Она ненавидела старый порядок. К тому же она твердо решила выйти замуж за Григория. Из них получится хорошая команда, рассудил Попов. Он представлял себе долгие годы сотрудничества с ними, по мере развития событий.
Однако в данный момент он еще не был уверен, что может довериться им, – он осторожничал. Хотя было ясно, что Григорий охотно спалил бы заводы и перерезал горло Суворину, если бы знал, что избежит наказания. Попов в разговоре с ними обходился общими словами. Он говорил о грядущих лучших временах, намекал на связь своего друга Николая Боброва с таинственным Центральным комитетом, давал понять, что сам лишь недавно примкнул к этому движению.
– Бобров мало что успел сообщить мне, и, к сожалению, он болен, – пояснил он. Так что за две недели он узнал о них гораздо больше, чем они о нем.
На другой день после ссоры Натальи с родителями, укрывшись в кладовой, где был спрятан печатный станок, Попов доверительно сказал молодой паре:
– У меня для вас сообщение от Боброва. Он впечатлен тем, что услышал о вас, и хочет поручить вам одно дело. – Попов помолчал и, видя, что они заинтересовались, понизил голос: – В Русском есть еще один человек, у которого связи с Центральным комитетом. Завтра он передаст вам несколько листовок, которые вы должны будете выборочно раздать тем, кому вы можете доверять – на фабриках и в деревне. – Он сделал паузу и внимательно посмотрел на них. – Но одно обстоятельство имеет огромное значение. Вы не должны разговаривать с этим человеком и никогда никому не должны раскрывать его личность. – И очень серьезно и строго добавил: – Комитет знает, как разбираться с предателями.
Он видел, что пара была впечатлена.
– Не беспокойтесь. Сделаем, как надо, – ухмыльнулся Григорий.
На следующий день Петр Суворин отправился в укромный закуток рядом с общежитием Григория и, найдя там ожидающих его молодого человека и Наталью, вручил им пакет, завернутый в простую белую бумагу.
Петр в точности следовал инструкциям Попова и понятия не имел, что в пакете. Он не сказал ни слова ни Григорию, ни девушке, как и они ему. Но когда он уходил от молодой, с горящими глазами пары, его сердце пело.
Вот ведь как получилось! Разве Попов не сказал ему, что этот Григорий связан с Центральным комитетом? И значит, эти молодые люди, у которых были все основания ненавидеть и презирать его, стали теперь его товарищами. Он был принят! Наконец-то он освобождается от своего ужасного наследства. Впервые за несколько недель он улыбнулся.
Борис смотрел на сестру с любовью и в то же время с чувством вины. Они нашли тихое местечко у реки, где их никто не потревожит; и только когда они устроились на берегу, он вдруг понял, что прошли недели с их последней встречи.
Неужели он во всем виноват? Хотя они с женой не предложили ей жить с ними, бросать на произвол судьбы они ее не собирались. Но так уж вышло, что в последние несколько недель все были очень заняты. Теперь он вдруг понял, что сестра, должно быть, все это время чувствовала себя очень одинокой. Так вот почему она увязалась за этим Григорием?
Однако он внимательно слушал, как она изливала ему свою душу.
– Я им не покорюсь, – сказала она ему. – И замуж выйду.
Но при ее словах: «Может, он им и не по сердцу, а вот понесу я от него, и что они сделают?» – у него упало сердце, и он спросил:
