Для этого он здесь. Слово прозвучало, и пути назад уже не было. Это была революция. И теперь, когда все наконец началось, он испытывал чувство восторга. Раскрасневшийся и взволнованный, он ждал ответа жителей деревни.
– Ну что, – крикнул он, – вы со мной?
Но никто не шевельнулся. Наступила гробовая тишина. Все стояли и просто смотрели на него. Неужели он их не убедил? Кто знает! Что же было у них на уме? Он вдруг понял, что не имеет об этом ни малейшего представления. Неужели никто ничего не скажет?
Наконец, после долгой паузы, вперед выступил маленький, с черной бородой мужичок. Он с подозрением посмотрел на Николая и задал свой вопрос:
– Ты что ж, барин добрый, говоришь, что царь нам всю остатнюю барскую землю дает?
Николай пристально посмотрел на него.
– Царь? Нет, – честно ответил он. – Вы сами можете взять ее.
– А… – кивнул мужичок, как будто его подозрения подтвердились. – Ну так вот, – он отступил назад, – царь, значит, не дал.
И тут же послышался сочувственный шепот, говоривший яснее всяких слов:
– Да барин-то этот сам, поди, не знает, чего лопочет.
Николай слегка побледнел. Разве это революция – стихийное восстание коммуны? Что же пошло не так? Может, его аргументы были в чем-то ошибочны? Он вглядывался в лица, ища ответ, но крестьяне продолжали с незлобивым любопытством наблюдать за ним, словно ожидая, что еще выкинет этот молодой чудак. Он вопросительно взглянул на Попова, но тот только пожал плечами. Прошла почти минута неловкости, после чего жители деревни стали расходиться.
– Завтра я снова здесь выступлю, – объявил Николай со спокойной, как он надеялся, улыбкой и слез с табурета.
Перед ним осталась лишь небольшая группа, примерно из десяти человек, включая Романовых. Что же делать дальше? Но вероятно, его слова произвели некоторое впечатление на Тимофея Романова, так как тот выглядел взволнованным и явно хотел что-то сказать.
– Так я что ж понял, Николай Михалыч, – озабоченно спросил он, – что вы хотите, чтобы ваш батюшка землицы своей лишился?
– Да.
– Ишь ты! – нахмурившись, покачал он головой. – Что это вы, молодежь, все разом удумали? И мой Бориска тех же мыслей, видать, держится. Что это на вас всех нашло?
– Но вы же не понимаете, – запротестовал Николай. – Земля отойдет к общине, так что ее хватит на всех. Это то, чего вы всегда и хотели.
– И что, по всей России так?
– Да. Прямо сейчас.
Тимофей снова покачал головой.
– Экая беда, – сказал он. – Крови-то, крови-то будет… – И, видя, что Николай растерян, он взял его за руку. – Мыслю я, Николай Михалыч, вы как лучше желаете, – участливо объяснил он. – И может, однажды, по воле Божьей, нам, вот как вы сказать изволили, отдадут всю землицу. – Он улыбнулся. – А что, и очень просто. Царь увидит нашу нужду и отдаст. Может, и я, грешный, доживу до того. Скажет мне царь: «Тимофей, вот земля твоя». А я ему и отвечу: «Ай спасибо ж тебе за то, государь-батюшка наш!» Вот и все. – Взгляд его посерьезнел. – Но тут терпение нужно, Николай Михалыч. Такова воля Божья, так уж нам, народу русскому, на роду написано. Ждать, да терпеть, да дотерпеться, пока царь-батюшка не увидит, что день благой настал. – И, удовлетворенный своим правильным высказыванием, Тимофей дружески похлопал Николая по руке.
Николай вздохнул. Если его речь не смогла просветить старика, то, возможно, он был доходчивей для своего поколения.
– Ну, Борис, что скажешь? – повернулся он к молодому Романову.
Борис задумался. Мотивы этого молодого дворянина были для него загадкой. Но какой же безумец сознательно пойдет работать в поле, когда он мог спокойно сидеть в господском доме? Борис знал размеры имения Бобровых, знал и как его рассчитать.
– Кабы поделить все земли вашего батюшки, – прикинув, осторожно сказал он, – у меня б денег на двух, а то и трех работников хватило. – Он усмехнулся. – Сколько-то лет, да урожаи хорошие – стал бы богачом. Ежели такой он, – кивнул Борис, – такой ваш передел, Николай Михалыч, то мне оно ничего, нравится. Ну оно, конечно, если у вас со товарищами дело путем пойдет.
Николай изумленно уставился на него. Неужели только это и имел в виду молодой крестьянин – личную выгоду и эксплуатацию других? Разве в этом смысл естественной революции?
– Боюсь, – печально сказал он, – что я не совсем это имел в виду.
Пока Николай и Попов поднимались по склону к усадьбе, оба были погружены в свои мысли. Возможно, подумал Николай, он просто ожидал, что все произойдет слишком быстро. Еще несколько речей, еще несколько дней, недель, даже месяцев – и его послание начнет доходить до крестьян. Он попробует еще раз завтра и послезавтра. Он будет терпелив.
Попов наконец первым прервал молчание.
– Надо было сказать, что царь дает им землю, – мрачно заметил он. – Я мог бы даже подделать прокламацию.
– Но это было бы против всего, что мы отстаиваем, – возразил Николай.
Попов пожал плечами:
– Зато это могло бы сработать.
Но если Николай думал, что ему не удалось обратить в свою веру ни одну душу, то он ошибался. И он был бы удивлен, узнав на следующее утро, что творится в голове одного из членов семьи Романовых. У Натальи действительно голова шла кругом. Никто и не подумал спросить ее насчет вчерашней речи молодого барина, но его слова глубоко взволновала ее. Ранним утром, когда она выходила из деревни, в ее голове все еще звучали слова: «новая эпоха», «конец угнетению». До этого дня она верила своему отцу и верила в царя, который где-то там далеко. А как иначе? Но когда она послушала Николая, ей показалось, что перед ней открылся совсем новый мир.
И так прекрасен был Николай. Чистый ангел – подумала она, когда солнце осветило его лицо. Несмотря на свою крестьянскую одежду, он был явно дворянином, из другого мира. Он был образован. Конечно, он должен знать много такого, чего ее бедный отец никак не мог понять.
Она знала, что то, что Николай говорил о земле, было правдой. Но в последнее время она сама сталкивалась с угнетением, таким же страшным, как во времена крепостного права, – с тем, что царило на фабриках Суворина. Вот где крестьянин был по-настоящему порабощен. Она уже возненавидела это рабство. А что касается Григория, то она знала, что его ненависть к Суворину была почти наваждением. «Неужели наступает новая эра, – думала она, – когда мы все будем свободны? А если так, то не выиграют ли от этой революции и фабричные крестьяне? Спросить бы Николая».
Как раз в этот момент, выйдя на лесную тропинку, она увидела Попова.
Тот совершал утреннюю прогулку. Он шел неторопливо, в широкополой, как у художника, шляпе, и, когда Наталья приблизилась, одарил ее довольно приятной улыбкой. Обычно девушка не заговаривала с ним, поскольку, хотя и не имела ничего против друга Николая, в его присутствии всегда чувствовала себя довольно скованно. Однако, ободренная его улыбкой, она не удержалась и спросила:
