Был ранний вечер. Попов отправился в Русское, а Николай как раз вернулся из деревни. Михаил не решался подойти к нему в доме, опасаясь, что Николай отмахнется от него и скроется в своей комнате. Но затем он увидел, что Николай отправился на прогулку в лес за домом, и, дав ему удалиться, поспешил следом.
Он догнал сына как раз в тот момент, когда он достиг вершины небольшого холма и повернул на восток, чтобы пройтись вдоль него по тропинке. Тропинка эта тянулась почти на версту, сначала на восток, а затем поворачивала к югу и внезапно заканчивалась у обрыва – внизу была река. Когда Николай был еще маленьким, Михаил часто гулял с ним в этих местах, хотя уже несколько лет он сюда не заглядывал. Ему было не по себе, когда он догнал сына, но Николай ничего не сказал, лишь взглянул на него с легким удивлением, и Михаил с благодарностью пошел рядом.
Еще несколько минут они продолжали идти молча, а затем Михаил тихо спросил:
– Помнишь, когда ты был маленьким, я здесь носил тебя на плечах?
– Помню, – кивнул Николай.
Они прошли еще сотню шагов.
– Вот здесь, если посмотреть на север, видно Русское и монастырь, – сказал Михаил.
Внизу, над зеленым ковром леса, золотились купола маленького монастыря, а в городке напротив виднелась остроконечная сторожевая башня. Было тепло и очень тихо. Постояв, они двинулись дальше.
Только когда тропинка повернул на юг, Михаил снова заговорил:
– Мне очень жаль, что ты больше не хочешь со мной общаться. Это горько для отца.
И хотя Николай не ответил, Михаилу показалось, что сын чуть потеплел к нему. «Больше я ничего не скажу, – подумал он. – Мы дойдем до конца холма, повернем назад – и тогда, возможно, я попробую еще раз».
Так он и шел рядом с погруженным в свои мысли сыном, надеясь, что еще сможет вернуть его любовь.
По правде говоря, Николая раздирали противоречивые чувства, и его отец не ошибся, заметив, что сын потеплел к нему. На Николая нахлынули воспоминания детства со всегда добрым к нему отцом и простодушно преданной матерью. Действительно, Михаил был хорошим родителем, это нельзя было отрицать. И хотя в течение последнего месяца Николай заставлял себя ненавидеть его, теперь сын обнаружил, что может испытывать только жалость к отцу. Но что же ему делать? Возможно ли примирение? Сможет ли он даже сейчас, в последний момент, уберечь своего отца от надвигающейся бури? Именно эти мысли крутились в голове Николая, пока они не дошли до конца тропинки и не увидели, что случилось с лесом.
Это было очаровательное место, здесь всегда было приятно остановиться и отдохнуть. С обрыва открывался восхитительный вид на юг, на серебристую реку и лес. Это и ожидали увидеть Михаил и Николай.
Однако их взору предстала совершенно иная картина, вызвавшая у них крайнее изумление. За сотню саженей до обрыва лес исчез – перед ними влево и вправо тянулся огромный неприглядный шрам голой земли, утыканной гниющими пнями. Когда они добрались до конца холма, то увидели, что там, где раньше был лесистый склон, спускавшийся к воде, теперь лишь большой овраг и оползень, который сузил и заилил русло реки.
Оба в ужасе смотрели на эту картину полного разорения. Затем Николай очень тихо спросил:
– Это вы сделали, отец?
На что Михаил, помолчав, только и смог пробормотать:
– Похоже, что да. – И покачал головой. – Ох уж этот мне проклятый купец!
На самом-то деле, глядя на это страшное зрелище, Бобров не должен был особо удивляться. Ибо то, что он увидел, было лишь результатом практики, которая в то время получила широкое распространение и уже оставляла свой след на значительных территориях России. Такова была практика сдачи леса в аренду.
Все было очень просто. После отмены крепостного права Михаил Бобров, как и большинство землевладельцев, сохранил за собой очень мало пахотной земли, гораздо больше пастбищ и большую часть леса. Не имея наличных денег и не желая навсегда расставаться с оставшейся у него землей, он пошел на компромисс и сдал часть леса в аренду. Условия аренды были довольно типичными. За фиксированную сумму, наполовину уплаченную вперед, купец получил на десять лет лес, с которым мог делать все, что ему заблагорассудится. Поэтому, естественно, чтобы вернуть свои деньги, купец поспешил срубить все деревья и продать древесину. Однако при таком коротком сроке аренды он не имел ни малейшего интереса к лесопосадкам, а вместо этого сдавал под пастбища расчищенные земли. Так что к тому времени, когда срок аренды истек, все шансы на естественное возобновление леса были упущены.
Возникшая в результате этого эрозия почвы и образование оврагов во многих губерниях стали одним из самых катастрофических бедствий, когда-либо обрушивавшихся на Русскую равнину. И так вплоть до XX века.
Давным-давно Михаил Бобров сдал в аренду лесные участки своего рязанского поместья, и теперь лес на них был уничтожен. Несколько лет назад он проделал то же самое с лесами вокруг Русского, но потом совсем забыл об этом. Теперь, глядя на этот разор, он испытывал глубокое чувство стыда.
Однако ему повезло, что в этот момент он не мог заглянуть в душу своего сына. Ибо, пока Николай смотрел на неприглядный овраг и размышлял о случившемся, вопросы, которые так терзали его в последнее время, наконец-то получили ответ. «Попов прав, – подумал он. – С этими землевладельцами бессмысленно иметь какое-либо дело, даже с моим собственным отцом. Они бесполезны, они простые паразиты». И снова он мысленно обратился к великой задаче, которая, как он знал, уже почти целиком легла на его плечи.
Итак, отец и сын вернулись домой, и Михаил с горечью отметил, что больше они не сказали друг другу ни слова.
В тот же вечер, возвращаясь из Русского, Евгений Попов думал о том, что, в общем-то, дела обстоят вполне удовлетворительно.
Молодой Бобров оказался чересчур эмоциональным, но это не имело значения. Он сослужит свою службу.
Петр Суворин тоже был полезен. «Художник в душе, – рассудил Попов, – идеалист. Очень застенчив, но податлив», – заключил он. Прежде всего, этот молодой промышленник чувствовал себя виноватым, как и Николай Бобров. Удивительно, как просто манипулировать людьми, которые чувствуют себя виноватыми. Более того, таких людей, чьи семьи имеют деньги и связи, стоило особенно сильно обрабатывать, ведь их средства могут пригодиться в любой момент.
Он еще почти ничего не сказал Петру Суворину. Так было правильней. «Я буду держать его про запас», – подумал он. Но молодой человек сумел предоставить ему уединенное укрытие, что было полезнее всего.
Это была кладовая в конце одного склада, который почти не использовался. В ней хранились лопаты и прочие приспособления для расчистки снега, и потому в летние месяцы туда никто не заглядывал. Кладовая была на замке, ключ от которого Петр Суворин и дал ему. Попов рассказал Петру какую-то маловразумительную историю насчет хранения книг, которая, похоже, удовлетворила последнего, а затем, к середине мая, он приступил к работе.
