Именно тогда, в состоянии крайнего нервного возбуждения, Илья вышел из дому и направился в монастырь, где не бывал много лет. Он сам едва ли отдавал себе отчет в том, что его туда привело. Может быть, воспоминания детства. Может быть, инстинктивное обращение к религии, последнему утешению, когда все остальное не помогло.
Он бродил по территории монастыря несколько часов, тщетно чая духовного просветления. Потом его осенило: а что, если пойти посмотреть на маленькую икону работы Андрея Рублева, которую много веков тому назад преподнесла в дар монастырю его семья.
– Поначалу, – сказал Илья, – я ничего не почувствовал. Это был просто потемневший от времени предмет.
Но потом Илье постепенно стало казаться, что маленькая иконка говорит с ним. Он простоял перед нею целый час. Потом еще час.
– И тут я наконец понял, Сережа. – С этими словами он возбужденно взял Сергея под руку. – Я понял, что́ не так со всеми моими планами. Ты был совершенно, абсолютно прав, мой милый Сережа, все именно так, как ты говорил. Я пытался помочь России, действуя умом, логикой. А следовало бы постичь ее и ее беды сердцем. – Он улыбнулся. – Ты обратил меня в свою веру. Теперь я славянофил.
– А твоя книга? – спросил Сергей.
Илья улыбнулся снова.
– Мне больше не нужно ехать за границу, – сказал он. – Ключ к судьбам России сокрыт здесь, в России. – И в нескольких коротких словах он обрисовал будущее своего отечества, как он его видел. – Главенствующую роль в преобразовании России сыграет церковь, – объяснил он. – Если руководящей силой в России не станет церковь, народ не проникнется желанием перемен. Мы можем ввести западные законы, независимых судей, может быть, даже парламент. Но толк от них будет, только если они появятся постепенно, в результате духовного возрождения нации. Вот что должно предшествовать любым общественным и политическим переменам.
– А как же Адам Смит?
– Экономические законы никто не отменял, но мы должны построить наши фермы и наши мастерские по образцу общины, на благо сообщества, а не личности.
– Выходит, тогда это не будет похоже на Запад.
– Да, правда. Россия никогда не уподобится Западу.
Сергей улыбнулся. Он не знал, прав его брат или нет, но радовался тому, что, по крайней мере, для его брата страдания и сомнения окончены. Дискуссия между теми, кто искал идеал на Западе, и теми, кто утверждал, что у России свой путь, несомненно, будет продолжаться. Может быть, эти две стороны так и не придут ни к какому компромиссу.
– Уже очень поздно, – взмолился он. – Пожалуйста, позволь мне отдохнуть!
И наконец он убедил Илью уйти, что тот сделал весьма неохотно.
До рассвета оставалось еще несколько часов. Он поймал себя на том, что почему-то почти непрерывно думает об Ольге.
На маленькой поляне было совсем тихо. В лучах раннего солнца слабо поблескивала роса на невысоких курганах поблизости. Чуть дальше открывался вид на монастырь, колокол которого только что умолк.
Дуэлянты остались в рубашках. В воздухе ощущалась прохлада, и Сергей невольно поежился.
Карпенко с Мишей, оба очень бледные, зарядили пистолеты. Передали их дерущимся.
И все это время Мишу неотвязно преследовала мысль: «Я знаю, что это надо сделать. Это единственный способ выйти из положения с честью. Однако это безумие. Это происходит не наяву, не на самом деле».
Ни один звук почему-то не нарушал тишину, даже птичье пение, когда дуэлянты стали медленно сходиться. Слышался только слабый звук их шагов, приминающих короткую, сырую траву.
Они повернулись друг к другу лицом. Раздались два выстрела.
И оба секунданта с криком бросились к Сергею.
Неудивительно, что пуля попала ему прямо в сердце. С ранней молодости Пинегин слыл отличным стрелком, неизменно поражавшим цель. Далеко на юге, в приграничных крепостях, сослуживцы завидовали этой его славе: вот почему много лет тому назад Алексей предупреждал, что Пинегин – человек очень опасный.
Вернувшись днем в Русское и узнав горестную весть, Алексей не выдержал и заплакал. По его требованию Пинегин тотчас же уехал.
Однако самое неожиданное событие произошло вечером.
Письмо Сергей оставил Алексею очень простое, но трогательное. В нем он, во-первых, просил у Алексея прощения за всю боль, которую причинил семье. Сергей откровенно говорил о том, как трудно было ему простить брата за то, что тот подстроил его ссылку на Урал, но благодарил за сдержанность, проявленную им в последующие годы. А завершалось его письмо одной-единственной просьбой:
Однажды в своей жизни я причинил зло невинному – возможно, ты не согласишься со мною, потому что придерживаешься официальной точки зрения на крепостничество, – но я все же полагаю, что причинил невинному зло, безрассудно, по легкомыслию, выдав Савву Суворина и став причиной того, что его снова поймали. Знаю, тебе не в чем винить себя. Но меня терзают угрызения совести, и я ничего не могу с этим поделать.
Я знаю от нашей матери, что он предлагал тебе огромные деньги за свое освобождение. Если ты хоть сколько-то любишь меня, Алексей, прошу тебя принять их и отпустить Суворина на свободу.
Алексей дважды перечитал это письмо. Дважды он обратил внимание на коротенькую фразу: «Тебе не в чем винить себя» – и дважды грустно покачал головой, вспомнив о банкнотах, которые спрятал много лет тому назад.
Так и получилось, что в этот вечер, после десятилетий бесплодной борьбы, Савва Суворин, к своему удивлению, был вызван в барский дом, где Алексей с усталой улыбкой сказал ему:
– Суворин, я решил принять твое предложение. Теперь ты свободен.
1855
Севастополь. По временам Мише Боброву казалось, что все они останутся здесь навсегда.
«Нам нет исхода, – думал Миша, – как потерпевшим кораблекрушение на необитаемом острове. Однако есть ли хоть кто-нибудь из числа защитников города, хоть кто-нибудь из тех, кто сражается на этой безумной Крымской войне, – размышлял он, – кто находился бы в положении более странном, чем я? Ведь пока я пытаюсь выжить в Севастополе, – думал он, – мне почти неминуемо грозит смертный приговор, даже если я и сумею выбраться отсюда». Думая об абсурде и иронии судьбы, что выпала ему на долю, он едва ли не веселился. «Слава богу, – думал он, – у меня, по крайней мере, останется сын». Мальчик, названный Николаем, родился у него в прошлом году. Так или иначе, сейчас это было единственным его утешением.
Сравнивая Севастополь с затерянным в море необитаемым островом, Миша не так уж преувеличивал. Большой укрепленный порт располагался в кольце желтоватых холмов на южной оконечности Крымского полуострова, неподалеку от древней татарской столицы Бахчисарая – иными словами, отстоял от материковой России примерно на двести двадцать пять верст, выдаваясь далеко в воды Черного моря. К югу от города, под его массивными, снабженными выступающими бастионами крепостными стенами, стояли лагерем войска трех могущественных держав: Франции, Великобритании и Турции. Обстрелы их артиллерии, во всех отношениях превосходящей русскую, обрушивались на бедный Севастополь почти год. От его некогда величественных площадей и широких бульваров остались одни руины. Только бесконечное упорство и героизм простых русских солдат не позволили захватить город уже раз десять.
