– Я помолюсь за вас, если хотите.
Татьяна склонила голову.
– Но может быть, вы не узнаете о том, что я умерла, – возразила она, подумав, что пустынь совершенно отрезана от мира и вести туда доходят с опозданием.
– Узнаю, – ответил он, а потом продолжил: – После этого третьего дня на протяжении еще тридцати семи вам будет дано посетить пределы небес и ада, но собственная судьба не будет вам открыта. Потом вам будет отведено место, где вы станете ожидать дня Страшного суда и второго пришествия.
Он поглядел на нее, излучая доброту и участие:
– Напоминаю вам об этом, чтобы вы помнили, что душа ваша не умирает и не умаляется по смерти, но тотчас же переходит в иное состояние. Ваша жизнь есть лишь приготовление духа к этому последнему странствию. Посему готовьтесь, отринув всякий страх. Покайтесь в грехах ваших, каковые будут обличать вас. Молите о прощении. Убедитесь, что дух ваш на пороге этого странствия смирился.
С этими словами он встал.
Татьяна также поднялась.
– Скоро ли это случится? – спросила она.
– Мы всегда слишком здесь задерживаемся, – тихо ответил он. – Готовьтесь. Это все.
Он благословил ее и вручил ей маленький деревянный крестик. А когда Татьяна уже повернулась было, чтобы уйти, он жестом велел ей остановиться.
– Я вижу, – задумчиво промолвил он, – что до вашего ухода вам предстоит испытание. – Он помолчал, устремив взор куда-то мимо нее, а затем, вновь переведя взгляд на нее, заметил: – Посему молитесь ревностно, с тем усердием, с каким готовитесь принять гостя.
И она медленно зашагала назад к коляске, гадая, что это значит.
Спустя неделю скромная карета, управляемая плохо одетым, довольно угрюмого вида кучером, подъехала к дому. В карете сидел Сергей, а с ним – его жена.
В свои сорок два года Сергей Бобров имел облик, соответствующий его положению – положению человека, который благодаря своим талантам возвысился лишь незначительно и надеялся на большее. Два литературных гения его поколения: его старый друг Пушкин и, несколько позже, молодой Лермонтов – явились, подобно кометам на небе, и погибли в расцвете лет. На Сергея смотрели как на человека, который, достигнув средних лет, сможет продолжить начатое ими в юности. И может быть, глубокие морщины у него на лице появились отчасти оттого, что он не сумел полностью оправдать эти надежды. Его темные длинные волосы поредели на лбу. Теперь он носил густые бакенбарды, которые уже начали седеть. В глазах его читалась усталость, он словно бы близоруко вглядывался во что-то. У него появилось небольшое брюшко, и это почему-то придавало ему раздраженный вид. Он приезжал в Русское только изредка, и Татьяна знала, что он постоянно нуждается в деньгах, однако он никогда не жаловался.
А теперь, как только муж и жена переступили порог и завершился первый обмен любезностями, Сергей отвел мать в сторонку и объяснил:
– На самом-то деле я приехал просить тебя об услуге.
Его старый друг Карпенко, живший теперь в Киеве, пригласил его совершить поездку по Украине. Путешествие обещало выдаться утомительным, часть пути предстояло проделать верхом, а это нисколько не подходило даме.
– Чтобы создать что-то достойное, – признался он матери, – мне требуется перемена обстановки, я должен на время уехать.
Он ожидал, что вернется через два месяца. А пока приехал спросить, нельзя ли ему оставить у матери жену.
Со стороны Татьяны странно было бы отказать.
За обедом все собравшиеся беседовали очень мило. В особенности Татьяна радовалась, видя Алексея и Сергея вместе.
За прошедшие годы они отчасти примирились. И неукоснительно придерживались правила, которое помогало избегать ссор и заключалось всего-навсего в том, чтобы не упоминать некоторых тем, например армию, военных или Савву Суворина. Пусть она даже знала, что на примирение они пошли главным образом ради нее, это все равно ее утешало.
Если Алексей делал все, чтобы казаться любезным, Илья сиял от удовольствия. Этому высокообразованному человеку трудно было делиться своими размышлениями с ней, а тем более – с Алексеем. Но приезд Сергея немедленно словно вдохнул в Илью жизнь, и она слышала, как перед обедом он вперевалку бродит по своей комнате, вытаскивая с полок книги и бумаги и бормоча себе под нос: «Ах, Сережа! Нам так много надо с тобою обсудить». Если кто-то и откроет тайну Ильи, то только Сергей.
Единственной загадочной фигурой за этим столом представлялась Татьяне молодая жена Сергея. Непонятно было, чего от нее ожидать, что таится у нее в душе.
Сергей женился на Наде три года тому назад. Она происходила из знатного рода, была генеральской дочкой, а за светлые волосы и изящество, с каким она танцевала на балах, в обществе в течение года ее именовали «воздушной красавицей». Случилось так, что в тот год Сергей тоже ненадолго вошел в моду. По-видимому, красавица влюбилась в репутацию повесы, а повеса – в репутацию красавицы короткого светского сезона. «Она белокурая, не буду спорить, – посетовал Илья после их первого приезда, – но ничего воздушного я в ней не вижу». С тех пор семья Сергея редко виделась с новой невесткой. У них родился ребенок, но прожил всего неделю, и более до Русского не доходило никаких слухов о том, что Надежда снова беременна. Сейчас она сидела смирно, с несколько скучающим видом, но разговаривала по большей части с Алексеем, общество которого, казалось, не столь ее стесняет, как общество Ильи. Если невестка пробудет в усадьбе все лето, подумала Татьяна, она, несомненно, скоро выведает о ней все.
К концу обеда и Татьяна, и Надя устали и решили уйти к себе, а мужчины тем временем переместились на свежий воздух, на веранду, выкурить трубку-другую и побеседовать. Атмосфера в их кругу сейчас царила вполне уютная и доброжелательная. Даже Алексей, поговорив с женой Сергея, пребывал в бодром, веселом настроении; а когда Сергей поделился с ними последними столичными сплетнями, он повернулся к Илье и заметил:
– Что ж, братец, теперь, когда с нами Сережа, не поведаешь ли нам, чем это, черт возьми, ты был занят все последние недели?
Тогда-то Илья и открыл свой секрет.
– Дело в том, – с безмятежной улыбкой объявил он, – что я покидаю Русское.
А когда они в изумлении уставились на него, он пояснил:
– Я уезжаю за границу писать книгу. Я назову ее «Россия и Запад». Она станет делом всей моей жизни.
Может быть, он принял это решение под воздействием внезапного порыва, вдохновения, а может быть, вынашивал много лет, читая, думая, размышляя. А может быть, медали Алексея, особенно орден, парадным блеском сиявший на груди брата, внезапно навели Илью на мысль, что если брат уже вышел в отставку с наградами, подтверждающими, что он немалого добился в жизни, то сам он ничего не достиг за свои пятьдесят пять лет. Какова бы ни была причина, сейчас он намеревался сделать решающий шаг: Илья Бобров тоже оставит по себе нечто достопамятное.
